Вновь перечитываю перед поездкой в Орегон работы Владимира Павловича Рябушинского (1873-1955), старообрядца, представителя видного рода купцов и предпринимателей. Умер он в Париже, похоронен на известном “русском” кладбище Сен-Женевьев де Буа.

Рябушинский оставил после себя большое литературное наследство, отчасти собранное в книге “Старообрядчество и русское религиозное чувство”. Все по полочкам разложил. Как точно охарактеризовал разные типы людей.

Во-первых, хозяева в душе, работящие, бережливые, деловитые. Они – организаторы труда, созидатели ценностей, накопители мировых богатсв. Затем идут святые – люди бескорыстные, неприхотливые, невзыскательные. Для них житейские блага не имеют значения. Далее – завистники, люди озлобленные и бесплодные. Еще есть, условно говоря, неудачники, безхозяйственные, безалаберные, лишенные делового чутья и понимания, бездарные, расточительные, бестолковые, ленивые. Сюда же, кстати, относят и фантазеров и наивных мечтателей. И последняя группа – пассивное большинство, не имеющее ни определенных мнений, ни определенных убеждений, такие люди неустойчивы в настроениях. Это бесформенная масса, способная примкнуть к любой из вышеупомянутых групп.

В чистом виде такие типы встречаются редко. Обыкновенно в жизни приходится иметь дело со смешением этих типов в разных пропорциях.  В качестве примера Рябушинский приводит социалистическое настроение, которое складывается из зависти и безхозяйственности; причем преобладание первой дает социал-демократов, преобладание второй – социалистов-революционеров. Редко встречается слияние святого и хозяина в одном лице. Образцом такого сочетания Рябушинский считает первых игуменов старых северно-русских монастырей.

Так вот, следуя вышеприведенным наблюдениям, Рябушинский делает вывод, что в Америке “господствует идея “хозяина”; в советской России – идея “завистника и неудачника”.

“Отчасти это вызвано тем, что русский безхозяйственный человек чрезвычайно доволен и самовлюблен, поэтому часто напорист в жизни и энергичен в споре. Талант у нас в России скромнее, чем бездарность. У европейцев - скорее наоборот. Западный завистник менее самоуверен, агрессивен и нахрапист, чем русский. Кто, например, не знает у нас одну из его разновидностей – “обличителя”, вечного искателя чужих ошибок и проступков, вздорного, мелочного, придирчивого, пристрастного и всегда бестолкового. Заграницей этот тип еще менее известен. Зато у нас, как бы в противовес ему, еще сохранилось понимание хозяйственной святости и память о ней. Все это, так же, как и представление о хозяйственном грехе, почти пропало на Западе…”

Написал письмо Выговскому, поведал о замысленном фото проекте, попросил помочь связаться со старообрядцами Орегона. Он сразу откликнулся, обещал помочь, и затем наша переписка прервалась почти на два года.

Когда же стало ясно, что ждет меня после Лондона новое назначение - в Америку, вновь связался с Павлом.

- Едем, уже наверняка! Будем на Рожество! Приеду не один. С женой и дочерью.

Заранее отправил Павлу несколько номеров издающейся в Нижнем Новгороде газеты “Старообрядец”, а Павел, в свою очередь, показал газеты Евдокии Барсуковой, они вместе работают в одной из местных школ. И Евдокия, о, русская душа! о, русское гостеприимство! согласилась принять у себя в доме незнакомых людей.

Созвонились по телефону. Оказывается, Барсуковы из беспоповцев. К какому же согласию принадлежат?

- А вы поговорите с помощником наставника нашей моленной, Макаром Зенюхиным. Он вам больше расскажет, - посоветовала Евдокия. – Он человек интересующийся. Много знает…

- Записываю номер.

- Так из часовенных мы будем… - разъяснил мне по телефону Макар. – Приезжайте, побеседуем…

Интересен тот факт, что старообрядчество, исторически отрицавшее все, что шло на Русь с Запада, в том числе и реформы Никона, послужившие причиной раскола, нашли приют именно в Америке.

Говорю так, ибо никогда не соглашусь, что Америка - христианская страна. Течений и сект христианских в Америке полно. Уживаются. Но и атеистов – не меньше, чем у нас во времена советской власти. И мусульман – уйма. И иудаизм процветает. Короче говоря, страна сектантов, язычников и сатанистов, с редкими проблесками истинной христианской веры…

И чтобы там не говорили, сколько бы раз сами себя американцы не нахваливали и как бы часто не провозглашали, что страна их “Богом избранная”, не верьте. Да, в Америке существуют законы, охраняющие те или иные вероисповедания. И законы эти работают. Благодаря таким законам и удалось найти приют старообрядцам в Америке, у самого черта подмышкой.

Но вот парадокс. На государственном уровне, по сути своей, Америка - страна антихристианская. Хотя это не сразу разглядишь. Не надо забывать, что борьбу за независимость, как в Северной, так и в Южной Америке негласно возглавляли различные масонские ложи. Президент Вашингтон, отец-основатель США, впрочем как и все последующие президенты, был масоном. А кому и каким силам поклоняются масоны, говорить излишне…

И если задуматься о тех достоинствах, идеалах, что возносят в Америке, то сразу будет видно, что никаким христианством тут и не пахнет. Впрочем, это отдельный разговор.

Точных данных о количестве проживающих в Орегоне старообрядцев мне найти не удалось. Встречались разные цифры, многие из которых явно завышены. Наиболее реальной выглядит цифра от 5 до 7 тысяч человек. А во всей Северной Америке, включая США, Канаду и Аляску, не исключено, насчитывается и до 10 тысяч старообрядцев.

Условно старообрядцев Орегона можно поделилить на “харбинцев”, “синьцзянцев” и “турчан”, так сказать, по географическому признаку, в зависимости от того, кто откуда прибыл.

“Харбинцы” – старообрядцы, бежавшие после революции 17 года в Китай, и проживавшие долгое время в Манчжурии недалеко от Харбина. Большая часть старообрядцев, относящаяся к этой группе, проживая в России и знать не знали друг друга.

Объединила их общая судьба изгнанников. В 20-30-х годах начали они, по мере того, как продвигалась Советская власть вглубь страны, на восток, уходить на чужбину. Их предки уже испытывали нечто схожее, когда были вынуждены бежать из прилегающих к Москве земель, особенно в девятнадцатом веке, в период царствования Николая I (1825-1855), ознаменовавшегося жестокими гонениями на старообрядцев. Тогда поселились они в Приморье, на территории Хабаровского края, на Сахалине.

К тому времени, как грянула революция 1917 года, старообрядцы в этих краях встали на ноги, держали крепкие земледельческие хозяйства. Некоторые развивали мануфактурное производство. Но не сразу волна революции докатилась до Дальнего Востока. Не сразу ощутили на себе старообрядцы революционные перемены.

Только когда Красная армия разгромила и оттеснила остатки Белой армии, и те с боями уходили в Китай, досталось и старообрядцам, ибо, естественно, сочувствовали они белым. Новая власть сразу невзлюбила умелых собственников. У старообрядцев отнимали владения, землю, многих арестовывали.

“Синьцзянцы” – старообрядцы, бежавшие из России и, перейдя Алтайские горы, обосновавшиеся на северо-западе Китая, в Синьцзян-Уйгурской области. Селились они, главным образом, неподалеку от городов Кульджа и Урумчи. Стекались сюда не только старообрядцы, но и просто русский люд, по религиозным или политическим причинам не приемлющий советскую власть.

Здесь нашли старообрядцы плодородные земли, и почти десять лет, особенно тридцатые годы, никто не тревожил их, ничто не намекало на новую беду. Сажали пшеницу, держали пасеки, и произведенные пшеницу и мед свозили в районные центры или в китайские и казахские поселки на обмен и продажу. Занимались старообрядцы в Китае и охотой. Ходили на медведя, кабана, оленя, били белку. В частности, “харбинцы” славились тем, что научились живьем ловить тигров, которые поставляли в зоопарки. 

“Харбинцы” почуяли надвигающуюся бурю в 1931 году, когда Япония захватила Северо-Восточный Китай, и установила в 1932 году марионеточное государство Манчжоу-го. На строительство новых веток железных дорог, предпринятое новым правительством Манчжурии, японские солдаты сгоняли в принудительном порядке тысячи крестьян из разных провинций. Попадали в это число и старообрядцы. Как правило, по завершении работ, если не происходило несчастных случаев, старообрядцев отсылали обратно в родные поселения, но бывали случаи, что люди, забранные на работы, пропадали без вести.

По мере того, как война против японцев разгоралась, старообрядцы на Северо-Востоке Китая, притесняемые как со стороны марионеточных властей, так и со стороны советских войск, которые двигались через эти районы, поняли, что настало время сниматься с насиженных мест и искать спасение в южных районах Маньчжурии. Но и здесь они вскоре столкнулись с новой угрозой – китайская революция всерьез взялась за дележку и перераспределение земли.

После окончания Второй мировой войны оставшихся в районах Харбина и Синьцзяна старообрядцев в покое не оставили. Советские комиссары рьяно агитировали за возвращение на родину, однако тех, кто соглашался, ждала несладкая жизнь. Иконы и религиозные книги отбирались, а людей помещали в колхозы, совершенно чуждое для старообрядцев понятие.

Постепенно старообрядцы осознали, что в Китае у них будущего нет. Некоторые по рассказам и перепискам знали о Латинской Америке, США и Канаде. Среди старообрядцев стали вынашиваться замыслы переезда в далекие заморские страны.

С середины 50-х годов из самых глубинных районов Китая, оставив хозяйства, с скромными пожитками, на попутных грузовиках и повозках до ближайшей железнодорожной станции, а там на поездах, с выправленными документами и без надлежащих бумаг, на авось, устремились, семья за семьей, старообрядцы в Шанхай, и далее, на теплоходе с последними копейками в кармане - в Гонконг (1958-1959). Здесь в основном впервые и повстречались “харбинцы” и “синьцзянцы”.

Долгие месяцы, пока в кабинетах посольств и консульств решалась их дальнейшая судьба, сидели в ожидании, чаще всего без работы, на пособии сотни и сотни семей старообрядцев. Помогали старообрядцам устроиться и продержаться в Гонконге Международный Красный Крест и Объединенный Всемирный Совет Церквей.

Со временем осуществились задумки старообрядцев, перебрались они, и осели, кто в Австралии, кто в Латинской Америке. Из Латинской Америки потянулись пути в США, в Орегон, на Аляску, в Канаду.

В Латинской Америке до сих пор есть поселения старообрядцев в Аргентине, Бразилии, Парагвае, Уругвае, Боливии. (Моя мечта, если удастся получить грант на этот проект, побывать во всех местах, куда забросила судьба старообрядцев, включая, конечно же, и отдаленные районы России, и еще Румынию).

“Турчаны” – или некрасовцы, потомки казаков-старообрядцев, которые во главе с атаманом Игнатием Некрасовым покинули российские пределы после поражения крестянского восстания 1707-1710 гг. под предводительством Кондратия Булавина. Некрасов увел несколько тысяч семей на Кубань, бывшую в те годы в турецком владении. Следом за казаками потянулись и русские крестьяне. Сколько всего ушло тогда с атаманом людей, точно неизвестно. Не бежали некрасовцы, именно ушли, организованно, во главе с атаманом, унося знамя, казну, вооружение. И позднее уходили донцы к Некрасову на Кубань, пополняя ряды тех, кто готов был проститься с отечеством, но не с отеческою верой.

В 1760-х годах они перебрались в Добруджу, на устье Дуная, а в конце 18 века на турецкое озеро Майнос близ Мраморного моря. На Майносе они жили в пяти станицах. Бывавшие у них путешественники отмечали удивительное трудолюбие, религиозную стойкость, моральную чистоту, всеобщую грамотность некрасовцев. Казаки свято хранили “заветы Игната”: держаться старой веры, попов никонианского или греческого рукоположения на службу не принимать, с турками не общаться, за брак с иноверцами – смерть, царизму не покоряться и при царизме в Расею не возвращаться, за богохульство расстреливать. До начала 20 века некрасовцам удавалось уклоняться от армейской службы и посещения турецких школ. Большая группа некрасовцев (999 человек) вернулись в Россию в 1962 году. Пока они плыли из Турции в Новороссийск на теплоходе “Грузия”, родился тысячный некрасовец. Поселили некрасовцев в Ставропольском крае (кстати, в прошлом году я ездил в их края и фотографировал некрасовцев).

Небольшая же группа некрасовцев (мне встретилась в одном издании цифра 244 человека), в основном живших в местечке Казакёй в Турции, не согласившаяся ехать в Советскую Россию, перебралась вскоре в США, сперва в Нью-Джерси, неподалеку от Нью-Йорка, где некоторые прижились и живут и поныне, а затем и в Орегон, на западное побережье Америки.  

Четыре с хвостиком часов полета из Балтиморского аэропорта (рядом с Вашингтоном) и приземлились в городе Феникс, штат Аризона. Кругом пустыня. На улице больше двадцати градусов тепла. Большая страна Америка. От Атлантического побережья до Тихого океана летим. Пересадка, и через два с половиной часа мы уже в Портленде, штат Орегон. Здесь зимой тоже не пахло, но прохладней, моросит дождь, плюс десять.

Я-то думал, прилетим в разгар зимы. Потому-то и заказал в прокате “Субару-аутбэк”, с четырьмя ведущими. Думал по сугробам придется ездить. И дочку Томку настраивал, что на Рожество с детишками будет в снежки играть. Уж она радовалась! Соскучилась по настоящей русской зиме!

В Портленде, в аэропорту и на улицу выходить не пришлось, по подземному тоннелю проследовали с сумками в многоэтажный гараж. Пять минут и прокатная машина оформлена. В этом у них порядок. Все в компьютер уже занесено. Покажи только водительское удостоверение, дай номер кредитной карточки – и вперед!

- Вы знакомы с нашим штатом? – заученно-вежливо спросил меня работник фирмы. - Нет? А куда вы следуете? В Вудборн? Вот вам, пожалуйста, карта. Выезжаете на шоссе номер 205, далее по 5-му шоссе и до Вудборна.

За полтора месяца до нашей поездки, в конце ноября 2000 года, жизнь старообрядцев Вудборна омрачила кража в одной из молленых. Взломщики проникли в моленную на неделе, а пропажу почти 80 икон и 50 книг на церковнославянском, одна из которых относилась к 17 веку, верующие обнаружили лишь в субботу.

Почти сто семей посещают моленную, и каждая семья в свое время пожертвовала по иконе, по книге. От родителей к детям передавались они, веками. И вот такое несчастье…

К счастью, часть похищенных ценностей нашли спустя неделю. Воры побросали иконы и книги у ручья, неподалеку от места преступления. По всей видимости, отобрали несколько икон, а остальные просто выбросили за ненадобностью. Случайные прохожие заметили валявшиеся на земле деревянные иконы, всего около 20. Не досчитались нескольких десятков складней и распятий, сделанных их металла. К сожалению, пострадали и подпортились от дождя и сырости некоторые книги...  

Вудборн – типичный одно-двухэтажный американский провинциальный городишко, с населением, как значится на указателе у шоссе на въезде в город, в 16,150 человек. Здесь тебе полный набор стандартных американских магазинов – продовольственных и промтоварных, заправочных станций и закусочных. Когда американец попадает в нетипичную среду, где нет Макдональдса, он тут же теряется. Не удивительно, что, путешествуя по всему миру, американцы в любой стране всегда отыскивают знакомые и привычные хамбургеры. 

- Они в настоящей деревне живут? – всю дорогу допытывалась Томка.

- Не думаю, конечно, что прямо как в России… Наверное не совсем так, скажем, как у нас в деревне, в Подмосковье… Но свое хозяйство у них, домашние животные, на земле живут, - пытался я как-то описать то, что сам себе представлял с трудом. Никогда ведь точно не угадаешь, пока не увидишь своим глазами.  

Когда я последний раз звонил Барсуковым, трубку взял муж Евдокии, Иван. Я попросил позвать Евдокию, а Иван говорит:

- Так… нет ее сейчас… куда-то из избы вышла…  

Ага, решили мы, значит живут они скромно, избёнка у них, видать небольшая. Так и Томке объяснил, чтобы на особые удобства не рассчитывала. Уж как сложится. Принимают нас на две ночи, и на том спасибо. Супруга моя, Марина, тоже настраивала Томку на самые непритязательные условия, готовила ее к тому, что спать придется всем вместе, вповалку, на печи. Томка ждала поездки с глазами полными страха, но одновременно и с затаенным восторгом…  

В Вудборне в полной темноте, при помощи карты и подсказки местных, отыскали дом Павла Выговского. Он встретил нас радушно, как старых друзей. Подарил свою книгу о старообрядцах, написанную по-английски, газетные заметки из местной газеты. Извинился, что сам не может нас принять на ночлег.  

Павел сел в машину, мы тронулись следом. Выехали из Вудборна. Километров пять по узкому шоссе, и свернули с дороги. Всматриваемся в темноту. По правую и левую руку обособленно стоят домики. На избы не шибко-то похожие. Скорее на зажиточные коттеджи в Подмосковье.

Ага, видимо, почти приехали, Павел заворачивает к двухэтажному кирпичному коттеджу. Поди, хочет узнать, как проехать. Не может же быть, чтоб здесь Евдокия с Иваном жили. Нет, Павел вышел из машины, показывает рукой, мол, приехали…

БЕСПОПОВЦЫ

Открывается дверь и стоит миловидная круглолицая женщина, лет сорока. Волосы убраны под “сашмуру”, как говорят здесь (на самом деле это “самшура”, женский головной убор, что-то вроде платка), в длинном сарафане, ну прямо из учебника истории, ни то 17, ни то 18 век… Приглашает в дом.

Ба! Вот тебе и изба! Я даже не удержался, сказал в слух: - Мы-то думали в избе жить будем, а здесь прямо хоромы царские!

Глазеем по сторонам, как революционные матросы, ворвавшиеся в Зимний дворец. Лестница с резными балясинами ведет на второй этаж, паркетный пол, и ступать-то на него боязно, сияет, картины в позолоченных рамах, добротная мебель, ковры, зеркала, подсвечники. Не в музей ли мы попали?

Тут хозяин выходит. Лицо – чисто русское: борода, усы, чуть вьющиеся волосы. Настоящий Иван. Синяя косоворотка, подпоясан пояском. И - в джинсах. И – босиком. И вдруг на чисто английском, а вернее сказать американском, обращается к Евдокии… Ну такое все, казалось бы, не сочетаемое! Облик русский, косоворотка и - джинсы, и - ярко выраженный американский “прононс”. Голос мягкий, приглушенный.

- Они голодные? Они ужинали? – по английский поинтересовалась Евдокия у нашего спутника, Павла Выговского. Наверное, думала мы по-английски не говорим.

Павел ответил что-то вроде того, что не мешало бы накормить.

- Я у вас-то и не был никогда, Евдокия, - Павел, видимо, сам поражен убранством. С большим вкусом дом обставлен. Много труда вложено.  

Отвели нам гостевую комнату, лучше любого гостиничного номера. Позвали к столу. Евдокия у плиты, разогревает что-то, предупредила:

- Только у нас – пост. Так что я вас буду кормить, как своих кормлю…  

Живут Барсуковы собственным хозяйством, по магазинам за продуктами не ездят. И хлеб свой пекут, и мяса хватает на весь год, и с огорода все свеженькое. Да и за грех почитается у многих, особенно шибко в строгости живущих старообрядцев-беспоповцев, из магазинов продуктами питаться. “Нечистая” еда, что куплена в магазинах. 

Барсуковы выращивают ягоду, главным образом, ежевику. Земли много. На “фарме”, как здесь все старообрядцы называют ферму, держат семь коров.

Первые годы после переезда в Орегон приходилось старообрядцам тяжко. Жилья своего не было. Денег тоже. Некоторые устраивались работать на фабрики, лишь бы зацепиться, семью прокормить, с долгами расплатиться. Однако, не всегда жаловали старообрядцев на американских предприятиях. Вкалывать-то они вкалывают, еще пример показывают другим, только как быть с их церковными праздниками? Не всегда по душе хозяину, что рабочий его устраивает себе подобные “незапланированные” выходные.

А ведь церковных праздников в году набирается порядком. Правда, старообрядцы, надо отдать им должное, непременно отрабатывали пропущенные дни, а если надо и сверх того трудились. Кого-то из предпринимателей устраивал такой режим работы, кого-то нет.

Многие мужики шли на вырубку леса. Годами работали на лесоповале, прежде скопить что удалось, прежде чем собственным хозяйством обзавестись. И, конечно же, нанимались в поле работать, к американским фермерам. Неожиданный наплыв старообрядцев в Орегон устраивал местных фермеров. Кто же откажется от дешевой рабочей силы? Целыми семьями, а семьи у старообрядцев многодетные, по десять, а то и более детей, трудились не покладая рук на полях. Как уборка начинается, так по шестнадцать, а то и более часов вкалывали. И ночью собирали. Днем руками, чтобы ягоду не попортить, а ночью, когда попрохладней, и ягода чуть крепче делается, можно механическим способом.

Теперь старообрядцам уже нет необходимости самим спину гнуть, сами хозяева, теперь ягоду собирают другие наемные рабочие, главным образом, как их называют старообрядцы, “мексиканы”. Но это не значит, что можно сидеть сложа руки. И без работы в поле по хозяйству дел хоть отбавляй. Да еще бухгалтерию надо вести. В Америке любят придумывать для заполнения бумажки.

“Мексиканов” в США за последние пару десятилетий набежало видано не видано. Кто из них легально находится, кто нет, сразу не выяснишь. Когда время рассчитываться подходит, и хозяин заполняет ведомости, и звонит в специальное учреждение уточнить номер социального страхования наемного работника, тут выясняется, что человек под такой фамилией и с таким номером уже давно помер.

Иван Барсуков сидит в кабинете над кипой бумаг, в которых “мексиканы”, проработавшие у него на полях вписали свои данные, и по телефону диктует налоговым органам фамилии и номера социального страхования.

- Нет такого? Ладно. А вот такой-то? Умер, десять лет назад?

Иван помечает что-то на бумаге. Вижу, что он совершенно не удивлен.

- Мертвые души? – шучу я.

Иван, видимо, Гоголя не читал, но улыбается в ответ, мол, здесь это частое явление.

В США “нелегалов” из Мексики живет несколько миллионов. Кто за временными заработками устремляется на территорию северного соседа, и затем с пачкой долларов возвращается домой, кто навсегда приезжает, в надежде обосноваться.  

У Евдокии с Иваном двое детей – Иларион и Фетиния. Илариону - 19, Фетинии – 21 год. Дети учатся в колледже, в городе Сейлем. Родители купили и дочери и сыну по машине.

- Иларион в общежитии живет. Мастится на свет выскочить, - вздыхает Евдокия. – А вот Фетиния дома живет, ездит каждый день. Тут “майлов” двадцать будет до Сейлема.

Иларион изучает немецкий язык, мечтает выучиться на юриста. Чтобы дети старообрядцев в колледже обучались, такое дело до недавних пор крайне редко встречалось. Раньше и 8 классов с трудом заканчивали. В школу чуть ли не силком затаскивали. По американским законам среднее образование дело обязательное. Подписку с родителей брали. А теперь, глядишь, многие потянулись в колледж. Кто фармацевтом думает стать, как Фетиния, кто юристом, как Иларион, кто инженером, врачом, агрономом и т.д. С одной стороны, тенденция заслуживает похвалы. Не сомневаюсь, что и в точных науках, и во врачебном деле зарекомендуют себя дети старообрядцев. С другой стороны, наметилась тенденция к распаду традиционного семейного старообрядческого хозяйства. Дети начнут покидать хозяйства, уезжать в другие города, терять связь с домом, с общиной, с церковью, с родным языком.

Евдокия родилась в Китае, куда бежал, то ли перед самой революцией, то ли сразу после, ее дед – Китыч, чтобы, как он говаривал, “спастись под змеиным крылом”. Китай всегда на Руси называли землей “змеи” или “дракона”. Позднее родители ее перебрались в Аргентину, где прожили в области Парана до 1972 года. Евдокия свободно говорит и по-испански. Это, кстати, характерно для многих старообрядцев, приехавших из Латинской Америки, и очень помогает с “мексиканами” разбираться.

- Как же вам там жилось, в Аргентине? – допытываюсь я.

- Да как? Помню все через детские глаза, - говорит Евдокия. – Вот родная сестра туда ездила некоторое время назад, рассказывает, что все ворота свалились… Все заборы оплакала… что там ребят больше нет…

Пока разговариваем, проходит Иларион, куда-то собрался ехать.

- Куда, на ночь глядя? – Евдокия сидит на кресле, подложив под себя ногу, вяжет.

- С друзьями они собираются, - подсказывает Фетиния.

В голосе ее звучит нотка обиды, мол, его в это время отпускаете, а меня нет.

Евдокия строго напоминает:

- Иларион, убери в своей комнате.

- Убрато! – заявляет Иларион.

Евдокия вздыхает, качает головой. Видать, никак не соберется сын навести порядок перед праздником.

- В Аргентине родители помидоры садили, - продолжает Евдокия. – Много земли было. Тем и жили.

- А здесь? – интересуюсь.