В прошлом году я побывал на Преображенке у федосеевцев на вечерне в первый день Пасхи. Утреню оставил на будущий год. Желание побывать не испарилось, несмотря на обострившиеся болезни и большую нагрузку на Страстной седмице. Так, в Великую Субботу рано утром началась подготовка к Литургии. После службы – освящение куличей и пасок для жителей соседнего с нами Дома на набережной (прихожане приносят куличи и паски на ночную службу, после которой все освящается). В половине шестого вечера начинается подготовка к ночной службе, а в самый день Пасхи после службы – выезд в Данилов монастырь на поздравление наместника и старшей братии. Тем не менее, несмотря на эту нагрузку, желание побывать у федосеевцев на пасхальной утрени сохранилось. После посещения их церковной лавки, когда старший наставник рассказал о том, как проходит у них Марьино стояние, я долго жил под впечатлением услышанного. Воображение будоражилось разными картинами.
… Весь липкий от пота, со спутавшимися волосами на голове и бороде, я очнулся, лежа на охапке сена. Надо мной навис крепкий старик (борода лопатой, суровый взгляд из-под нависших бровей). – «Назвался груздем, полезай в кузов. Хватит пускать людям пыль в глаза – теперь будет все по-настоящему». С усилием припоминаю прошедший вечер сугубого молитвенного бдения на Марьино стояние со множеством метаний и земных поклонов. Мерцание теней молящихся, усердно творящих поклоны. Из недр покаянных сердец нараспев дивные слова великого покаянного канона. Пытаюсь пошевелиться на своем убогом ложе. Голос старика: «Через три часа подъем на иноческое правило!» Сознание пронзает мысль-воспоминание. Я и Авдий Калинин (нынешний древлеправославный патриарх Александр) прогуливаемся по академическому саду. Я: «Авдий, у вас такие строгие уставы на приходах – это уровень для монашествующих. Для простых прихожан – это перебор». Он: «Для монашествующих у нас предусмотрены дополнительные молитвенные правила». И вот теперь мне предстоит это новое испытание. Всхлипывая, с грустью ностальгирую по утраченному налаженному быту, по трапезам, начинающимся строго минуту в минуту. По любимым занятиям и путешествиям. Теперь это все за скобками новых жизненных реалий. Обращаюсь к старику: «Уважаемый, нельзя ли немного маслица – у меня боли в желудке». – «Какое тебе маслице, монах липовый, шиш антихристов - пост строгий сейчас». От безысходности тихо скулю. Старик, отходя, для надежности приковал меня цепью к стене моего затвора. В какой-то момент, собрав остатки сил, вырываю цепь вместе с куском стены и выбираюсь через окошко во двор. Несмотря на возраст и изнеможение, переметаюсь за зубчатую монастырскую стену. Гремя цепью по пустынной Москве, добираюсь до родной Берсеневки, ныряю в свою благоустроенную норку и, зализывая раны, прихожу в себя. Вот подобные картины возникали в моем сознании после последнего посещения Преображенки. А наяву было следующее. Войдя в моленную, как всегда на пару минут задерживаюсь в притворе. Здесь несколько намоленных икон с потемневшими ликами Богородицы, печально-проникновенно взирающей на входящих в дом молитвы. Всегда почему-то в этом темном притворе возникает ассоциация со временем монголо-татарских погромов Руси: пожарища, кровь рекой, крики раненых, громкое ржание лошадей. И на весь этот апокалипсис печально взирает Пресвятая Дева. Кажется, что отблески от лампад на ее ликах – это отблески пожарищ осажденных русских городов. А в Ее взгляде – концентрация боли и сострадания к страждущему русскому народу. Собственно в моленной, у дверей, придется стоять пару часов службы, присесть с больными ногами не удастся. Интересно понаблюдать в эти несколько минут до начала службы за прихожанами – как они общаются между собой, как их «обслуживают» за свещным ящиком, как идет подготовка к службе. Раньше вся эта «кухня» была за скобками моего внимания, а теперь было интересно посмотреть.
«За молитв святых отэц наших…» - внушительно-протяжно возглашает наставник. Тонкая струйка кадильного фимияна серебрится в солнечных лучах, проникающих через узкие окна под дугообразным сводом. Напоминает «благодатный огонь» в Иеросалиме, которым хочется умыться. Мобилизовавшись, во все внимательно всматриваюсь и вслушиваюсь. Такое впечатление, что мои глаза стали подобны фарам, фиксирующим мельчайшие детали, а уши – локаторам, схватывающим все услышанное. «Христос Воскрэсэ из мэртвых…» - истово, бодро-пружинисто запели певцы, властно овладевая вниманием.
Практически сразу после моего появления подошел узнавший меня наставник о. Георгий. В молодости он, служа в ВДВ, имел за плечами 25 прыжков с парашютом, ходил в голубом берете и его грудь украшали значки и медали. Поприветствовал, поинтересовался здоровьем. Узнав о проблемах с ногами, предложил присесть, процитировав при этом Златоуста. А я вспомнил слова митрополита Филарета (Дроздова) (немало доставившего неприятностей местным аборигенам): «Лучше сидя думать о Боге, чем стоя о ногах». Сразу после о. Георгия к входным дверям подошел один из молившихся мужчин. Его сменил официальный дежурный, ненадолго отходивший из храма. «Смена караула» произошла изящно: легкими, исполненными достоинства, поклонами, стражи порядка чинно разошлись. Присаживаться было неудобно, казалось, что неподвижно стоящий за моей спиной, напоминавший загадочного сфинкса, дежурный, сам не крестясь (значит, наверное, «женатик», полноценно в церковной службе не участвует), внимательно отслеживает мои малейшие телодвижения. Взмахни резко рукой, чтобы почесать ухо или лоб, как он, подумав, что крещусь, сзади навалится, заломив руку: «Не положено!» Некоторые возгласы на службе делал и другой наставник – совсем уже немощной старец Валерий. Он сидел, сильно съежившись – только «одуванчик» копны седых волос виднелся. Скрипучим, но довольно высоким старческим голоском о. Валерий заканчивал службу отпустом и исходными поклонами. После каждой песни пасхального канона певчие, преимущественно женщины, сходились на середину храма на катавасию. Все, несмотря на Пасху, в черных (по иноческому уставу) платках. Некоторые в довольно длинных, развевающихся при движении – они напоминали редких, диковинных птиц. Пение довольно четкое, благодаря хорошей акустике все было хорошо слышно. Обратил внимание, что в отличие от нас, на припевах канона – «Христос Воскресе» - нет протяжного окончания – «из мэртвых – о-о» подумал: «Не перебарщиваем ли мы со стилем нашего пения?» С удовлетворением отметил, что задостойник пасхального канона «Светися, светися» в крюковом исполнении у нас звучит лучше. Также и «Плотию уснув». Наверное, благодаря молодым голосам. А вот стихеры Пасхи получше пели здесь.
Сама моленная очень гармонично устроена – напоминала архитектурный стиль знаменитого храма Покрова на Нерли. Ее доминанта – восьмиконечный крест в центре у восточной стены. Справа и слева от него довольно высоко расположены два образа в окладах. Также две массивные хоругви и большое старинное паникадило. Лампад почти нет, подсвечников мало. Большие восковые свещи закрепляются на металлических прутах напротив икон. Чистота абсолютная. Сверкающий пол с белыми лавками справа и слева. Старинная мебель органично сочетается с новоделом. Старинные часы, наверное, видевшие еще строителя часовни И. А. Ковылина, неспешно отсчитывали время.
Помню, когда еще в юности осматривал эту моленную, предполагая за крестом увидеть Царские врата, ведущие во святая святых – алтарь. Каково же было разочарование, когда я буквально лбом уткнулся не в алтарную преграду, а в глухой иконостас, расположенный прямо на стене.
По окончании службы было впечатление, что насыщенное молитвой пространство моленной как бы пульсирует. Прошелся по храму – все живое, подлинное: иконы, свещи, люди. Прошелся и по территории монастырского комплекса. Аскетический пейзаж, напоминающий Соловки и Валаам.
Вышел за ворота очага молитвы и тишины – шумный город, спешащие люди. В вагоне метро рядом присела девица в рваных джинсах выше колен. Наверное, половина вагона – выходцы из Средней Азии. Голос из репродуктора неоднократно призывал немедленно сообщать о подозрительных предметах. В руках у многих южан большие сумки, портфели – что в них, Бог весть. Тревожные будни столицы. Какой контраст с умиротворяющей душу обстановкой в доме древлеправославной молитвы! |