«Портал-Credo.Ru»: Итак, Вы признаете наивысшую ценность жизни – даже для внутриутробных детей. А пересмотрели ли Вы в связи с этим свои взгляды на то, что происходит на востоке Украины? Насколько я знаю, Вы рассматриваете это как борьбу между католической и византийской цивилизациями, борьбу, в которой не может быть компромиссов. Но не стоит ли остановить войну, чтобы элементарно сохранить жизнь, оставив в стороне борьбу за «цивилизационные идентичности»?
Леонид Севастьянов: Конфликт на востоке Украины я воспринял очень эмоционально, потому что я сам родом оттуда. По линии отца все мои родственники – казаки, жили в Краснодоне, в Горловке, в Городище Луганской области, в Дебальцево. До революции «ЛНР» и «ДНР» были частью области Войска Донского. Соответственно, у меня дед казак, отец казак. Во время этой войны был разбомблен дом моей тети в Краснодоне, родственники бежали. Для меня этот конфликт личностный, он не является каким-то идеологическим, абстрактным. И когда все это началось, я получал сведения не из сводок новостей, а по телефону – от своих родственников. И самое важное, что на территории юго-востока Украины были разные люди разных взглядов, но все они базировались на том, что не должно быть войны и насилия. И понятно, что люди и сейчас могут оценивать по-разному ситуацию на Украине, но ни для кого не новость, что на самом деле все это началось с украинской стороны, первые атаки на этот регион начала украинская армия. И я эмоционально обвинял украинскую власть в том, что не было желания к диалогу, желания сделать что-то ради защиты жизни.
Да, ты можешь верить во что угодно, но прежде чем убить зародыш, тысячу раз подумай. И мои претензии к украинскому правительству прежде всего в этой области. Я считаю, что два человека ответственны – Турчинов и Аваков: в тот момент, когда еще не было легитимизации власти, то есть не прошли выборы, не прошло какого-то времени, как бы акцепции того, что произошло, они начали насильственно доказывать свою правоту. И преступление против жизни было сделано со стороны украинских властей. Но украинские они или не украинские? Я не считаю, что в тот момент они были совсем легитимные с точки зрения всей Украины.
О том, что там происходит сейчас, я уже мало знаю, потому что все мои родственники оттуда сбежали, и все конфликты и перестрелки, происходящие там, мы видим только из информационных сводок. Многие обвиняют Путина в том, что он все это развязал, но я точно знаю, что у Путина были огромные возможности, если бы он захотел, развязать это по всей Новороссии, до Одессы. Говорят, он слил Новороссию. Но я рассуждаю вне идеологии, вне политических взглядов, просто базируясь на анализе того, что было, и огромная заслуга Путина, хотя многие считают его за это предателем, заключается в том, что он, так сказать, ограничил этот конфликт той областью, где он начался, и что конфликт не распространяется. И его инициативы по минским соглашениям я считаю миротворческими инициативами. Понятно, они не совсем хорошо воспринимаются двумя сторонами, но то, что они в каком-то смысле навязаны Путиным, это является фактом. Это желание сохранить как раз жизнь, и вот этот подход я считаю православным.
У меня вообще подход к войнам очень простой: защищаться ты должен до смерти, перед наступлением тысячу раз подумай.
- Помнится, Вы обвиняли Украинскую Греко-Католическую Церковь в развязывании этого конфликта, делали даже какие-то оскорбительные высказывания в адрес ее лидеров. Пересмотрели ли Вы эти свои позиции?
- Я бы не сказал, нет, не оскорбительные, а эмоциональные высказывания. Потом, нужно всегда понимать, в каком контексте что-то происходит. В тот день, когда был разбомблен дом моей тети, нельзя сказать: «А могли бы вы, пожалуйста, будьте так любезны».
- Но как это соотносится с Вашими дальнейшими контактами с Римско-Католической Церковью?
- Я думаю, что они сами понимают.
- От Вас никто не требовал извиниться?
- Нет, но они извинятся, они восстановят дом моей тети? Восстановят – я извинюсь.
- Но по факту Вам никто из УКГЦ ничего не предъявлял?
- Нет, но Вы же знаете, что они предъявляют какие-то требования даже Папе Римскому, считают его пропутинским. Папа Римский как раз за мир, он совершенно не поддерживает униатов в их взгляде на украинскую политику. И прежде чем предъявлять претензии мне, они должны разобраться с Папой Римским.
А если Вы хотите порассуждать о моем взгляде на геополитику, то я не просто так считаю, а у меня есть база для этого, что вообще политика вначале Европы, а сейчас и всего мира развивается на разделении, так сказать, Римской империи на Восточную и Западную. Это разделение создало особый менталитет в людях, который уже находится генетически в них, который создал их культуру, их традиции. И не понимая этого разделения, невозможно понять всех политических тенденций между Востоком и Западом. Разделение Римской империи привело к разделению Церквей на восточную и западную, привело к разделению политических систем, когда в дальнейшем Восток стал Византией, а Запад – Священной Римской империей. И тенденции по выяснению, кто прав, кто виноват, кто более имеет преемственность от римских императоров и от той древней традиции, лежат в основе не только политического конфликта, но и даже религиозного сознания.
- До сих пор?
- До сих пор. Это в менталитете, это в генах. Я всегда говорил о том, что православие создала Византия. Невозможно мыслить о православии вне Византии. Как это ни странно звучит и, может быть, многие скажут, что мое суждение еретическое, но фактом является то, что даже количество Евангелий, которые являются православными или неправославными, было определено Византией. То есть это определил император. И мы не можем быть православными и мыслить вне византийской системы. Иначе непонятно, почему мы такие облачения носим, а что у нас за риторика: «царь царей». Литургическая и философская традиция вся византийская. То же самое и с Римско-Католической Церковью. Вся эта традиция создана через Священную Римскую империю, через желание сказать, что нет, все-таки Рим важнее. И все даже их догмы были введены как аргументация этого. И это уже в нашем ДНК – этот конкурентный диалог.
- Что же, получается, в нашу ДНК вшита основа всех войн?
- В каком-то смысле да. Это противоборство, желание одних поглотить других. Западная цивилизация должна съесть Византию, а Византия должна съесть западную. Но если анализировать Божественный замысел, а во всем есть воля Божья, то, значит, Бог так захотел. Для чего? Мне кажется – чтобы люди всегда жили в конкуренции, иначе происходит загнивание, коррупция. Истина познается в постоянном соперничестве.
- А как же жизнь как наивысшая ценность, если это соперничество ведет к войнам?
- Войны – это другая вещь. Войны – это отсутствие морального суждения. Я не говорю, что через войны должно происходить соперничество. Если у человека будет сознание, что перед жизнью ты останавливаешься, если будет искоренено абортное сознание, то войн не будет. То есть соперничество должно быть, а не монополия. Так во всем. Нельзя, чтобы супермаркет был один, но при этом супермаркеты не закидывают друг друга коктейлями Молотова. Как только мы выдавим абортную идеологию, войны должны остановиться.
С другой стороны, хоть это, может быть, тоже римским братьям, или Западу, не понравится, но и в православной среде должно произойти то, о чем много говорит психоанализ: для счастливой жизни очень многие вещи должны быть как бы вынесены из подсознания в сознание.
- Проговорены.
- Да. Проблема в том, что у нас нет четких дефиниций, что такое на самом деле православное устройство. В римской системе есть главенство Папы Римского, оно является сильным символом, который мобилизует прилегающие территории и даже дает смысл – при отсутствии подобного символа – оттоку из православной Церкви. Это и происходило в униатстве: униаты – это православные люди, которые по какой-то причине предпочли присоединиться к католической Церкви. Я считаю, причина в том, что в католичестве был символ объединяющий, более сильный, чем в православии.
- Вы предлагаете патриарху стать кем-то вроде Папы?
- Нет, Византия отличалась от католического устройства тем, что в ней всегда центром консолидации был не патриарх, а император. Что такое православие с точки зрения догматики? Православный – тот, кто правильно верит в Иисуса Христа, что Он соединяет в себе божественное и человеческое. И православная вера эманируется на вашу культуру и политическую систему. Отсюда происходит то, что император и патриарх – это икона богочеловечества Иисуса Христа. Я считаю, что Византия очень сильно консолидировала православные страны, в том числе и помогла Киевской Руси принять православие – хотя тогда и Рим был православным – но именно византийскую традицию, благодаря очень четкому символу царя. То есть православный блок, или, как я его называю, византийский блок, должен быть консолидирован наличием царя.
- То есть как это Рим был православным? Разве во времена принятия православия Киевской Русью еще не было Папы Римского?
- Он не был православным в том смысле, что была разорвана связь литургическая. Но Римский Папа стал императором императоров только в 1870 году.
- Совсем недавно…
- В том смысле, что на догматическом уровне была определена его непогрешимость. А власть как традиция, конечно, началась с самых первых времен, когда Константин переехал в Византию, с тех пор идут попытки возвеличить Римский престол и поиск смыслов, которые необязательно совпадают с истиной. Если говорить о Римской Церкви, то я считаю, что нет точных, доскональных фактов, что апостол Петр был епископом Рима. Согласно одному из первых христианских источников - Дидахе, апостольское служение в апостольские времена отличалось от епископского.
- А как расшифровывается «Дидахе»?
- Я не помню. Это памятник II века, который описывает церковное устройство, чем занимались епископы и апостолы. То есть епископы и апостолы – это было два разных служения. В то время понятие епископа означало главу общины, который «женился» на общине и с ней жил, то есть он не мог путешествовать. Апостол же – это больше путешественник-проповедник. Но Римская Церковь навязала соединение этих двух служений, сказав, что апостол Петр был епископом Рима, для того чтобы дать больше смысла именно возвеличению Римской Церкви.
Православная Церковь является византийской культурой, которая невозможна без царя. Если мы посмотрим, как происходила консолидация вокруг Византии всех православных стран после того, как пал Константинополь, то функции Царьграда как столицы Византии переехали в Москву. Москва в этом смысле является наследницей Византии. То есть в крещении приняв ее традицию, после падения Византии Москва стала Третьим Римом. И это не просто красивое словцо, что «Москва – Третий Рим», а это было фактом, что столица из Рима переехала в Константинополь, а из Константинополя переехала в Москву. И сейчас Виприсутствие Божие, оно переехало в Москву.
- Иначе говоря, нужен монарх в Москве?
- К чему я это говорю. В то время происходит расцвет православия. А сейчас, после того, как был разрушен символ императора, произошел распад византийского блока, начались споры, кто главнее. Как Украина: может быть, в Рим, может, в Константинополь, а может быть, сами по себе. А все потому, что был разрушен византийский символ, отличительный от римской системы. Мое мнение, что необходимо восстановить этот объединяющий символ. Это не значит, что должен быть какой-то тиран, а просто символ, объединяющий православных
- То есть как королева в Великобритании?
- Совершенно верно. Есть патриархи, их много, но один император их всех объединял бы.
- И кого Вы предлагаете вернуть на трон? Романовых?
- Нет, никаких Романовых. В Византии была выборная система. И я считаю, что и сейчас императоров должны выбирать, включая – хоть, может быть, это и громко будет сказано, – всех представителей православных народов: греков, грузин, украинцев и так далее. Конечно, император должен выбираться из особых людей, и он должен быть помазан патриархом.
- Патриархом Московским Кириллом?
- Необязательно. Сонмом патриархов. Но помазывается он в Москве, и Москва тогда становится консолидирующей столицей православного мира. И тогда происходит понятное идеологическое разделение между Востоком и Западом, как это всегда и было, между Римской империей и Византией.
Почему современная европейская система не дышит? На самом деле она составлена из разных культур. Греки – ну никак они не подпадают под Священную Римскую империю, они всегда были православные. И другие православные страны в Европе всегда самые нищие. Возьмите Болгарию и так далее. Все потому, что в этой системе они чувствуют себя не в своей тарелке. Это другой менталитет, другие задачи, другая история, культура. А если бы было естественное деление, как это было 2000 лет, на византийско-православный блок и римско-католический блок, то люди жили бы в довольстве, в гармонии, была бы естественная, нормальная конкуренция между этими блоками, без войн, и всем было бы понятно, кто есть кто.
- А как Вы совмещаете свое старообрядческое происхождение и то, что Вы причащаетесь в старообрядческой Церкви, с Вашей принадлежностью к Московской патриархии?
- Я всегда отвечаю так, очень кратко. Если бы я жил во времена протопопазантия до сих пор существует для православных стран, но они консолидируются вокруг столицы Москвы. В каком-то смысле шахина, присутствие Божие, оно переехало в Москву.
- Иначе говоря, нужен монарх в Москве?
- К чему я это говорю. В то время происходит расцвет православия. А сейчас, после того, как был разрушен символ императора, произошел распад византийского блока, начались споры, кто главнее. Как Украина: может быть, в Рим, может, в Константинополь, а может быть, сами по себе. А все потому, что был разрушен византийский символ, отличительный от римской системы. Мое мнение, что необходимо восстановить этот объединяющий символ. Это не значит, что должен быть какой-то тиран, а просто символ, объединяющий православных.
- То есть как королева в Великобритании?
- Совершенно верно. Есть патриархи, их много, но один император их всех объединял бы.
- И кого Вы предлагаете вернуть на трон? Романовых?
- Нет, никаких Романовых. В Византии была выборная система. И я считаю, что и сейчас императоров должны выбирать, включая – хоть, может быть, это и громко будет сказано, – всех представителей православных народов: греков, грузин, украинцев и так далее. Конечно, император должен выбираться из особых людей, и он должен быть помазан патриархом.
- Патриархом Московским Кириллом?
- Необязательно. Сонмом патриархов. Но помазывается он в Москве, и Москва тогда становится консолидирующей столицей православного мира. И тогда происходит понятное идеологическое разделение между Востоком и Западом, как это всегда и было, между Римской империей и Византией.
Почему современная европейская система не дышит? На самом деле она составлена из разных культур. Греки – ну никак они не подпадают под Священную Римскую империю, они всегда были православные. И другие православные страны в Европе всегда самые нищие. Возьмите Болгарию и так далее. Все потому, что в этой системе они чувствуют себя не в своей тарелке. Это другой менталитет, другие задачи, другая история, культура. А если бы было естественное деление, как это было 2000 лет, на византийско-православный блок и римско-католический блок, то люди жили бы в довольстве, в гармонии, была бы естественная, нормальная конкуренция между этими блоками, без войн, и всем было бы понятно, кто есть кто.
- А как Вы совмещаете свое старообрядческое происхождение и то, что Вы причащаетесь в старообрядческой Церкви, с Вашей принадлежностью к Московской патриархии?
- Я всегда отвечаю так, очень кратко. Если бы я жил во времена протопопа ремена, он был бы вместе со мной и делал то, что делаю я.
Что такое старообрядчество? В синодальное время течение старообрядчества пытались выдавить из общей культурной среды, представить его совершенно безграмотным и некультурным: посмотрите, эти люди из-за двух или трех перстов сходят с ума. Но на самом деле два перста или три перста, сугубая аллилуйя или трегубая аллилуйя были всего лишь символами, как, допустим, красная звезда или свастика, за ними стояла идеология Москвы – Третьего Рима. О чем говорила эта идеология? Что после падения Константинополя божественная шахина перенесена на Русь, то есть центром является Москва. Соответственно, первоисточником в этой новой Византии является наша культура. После падения Византии мы не можем смотреть, что там и как говорят греки, что они написали. Мы являемся консолидирующим звеном. Может быть, это многим не понравится, прежде всего украинцам, но протопоп Аввакум был глашатаем Русского мира. И опять же, не мы это выбрали, не мы это попытались сделать, все это Бог так сделал, мы покоряемся Его воле. Как Бог призывает пророка – это не то что пророк там едет и за себя агитирует. Не знаю, по каким причинам, но в данном случае Бог выбрал, чтобы Москва была Третьим Римом и скрепляющим моментом для всех православных. И протопоп Аввакум говорил об этом. И старообрядчество позиционировалось как главная оппозиционная сила в синодальной Церкви, никонианской в тот момент. Понятно, что аргументация может приводиться всякая. Человек может эмоционально что-то говорить, и необязательно человек хочет добиться того, что он говорит. Очень часто для того, чтобы добиться какой-то середины, он вынужден делать то, что англичане называют exaggerate – преувеличивать. Даже при работе с источником всегда нужно думать не о том, что человек говорит, а о том, что он хотел сказать. Через свою даже очень грубую аргументацию он хотел всего лишь донести позицию Третьего Рима.
Я считаю, что только благодаря старообрядчеству мы не стали лютеранами во времена Петра, только благодаря старообрядчеству вернулось патриаршество на Русь и происходит возврат к древним традициям, включая иконопись и какие-то литургические особенности. И в этом смысле старообрядчество многого добилось. То, что протопоп Аввакум хотел сказать, он это воплотил, то есть сдвинул православную Церковь от присоединения к Священной Римской империи, вернул в византийскую плоскость. И староверы всех мастей: и беглопоповцы, и беспоповцы, – я не призываю к объединению какому-то, но они должны как можно ближе работать с православной Церковью.
Конечно, в православной Церкви никонианской тоже есть много проблем, разных скандалов, и старообрядческая Церковь могла бы позитивно влиять в области морали, нравственности, возврата традиций. Сейчас уже прошло то время, когда было то, против чего боролись староверы – против жуткой секуляризации, отката от своих традиций. Православная Церковь вернулась в свою колею – в колею Византии. Остаются какие-то нюансы, какие-то проблемы, и в этом смысле старообрядчество, находясь ближе к православию, к никонианской Церкви, может позитивно влиять. И я всегда говорю, что если бы протопоп Аввакум жил сейчас, то он работал бы со мной.
- Вы же единственный такой человек, который причащается и в старообрядческой, и в никонианской Церкви?
- Что такое причащаться? Это вера в то, что данная община является православной. Вы не причащаетесь в той общине, которую считаете отпавшей от православия. Я считаю, что и старообрядческая, и православная Церковь являются православными Церквами. Я пытаюсь сравнивать старообрядчество с первым монашеством. В III-IV веке первое монашество было оппозиционной силой. И есть даже такие высказывания монахов, что монах должен бояться двух людей – женщину и епископа, не общаться с ними. Это в каком-то смысле круче по форме, чем старообрядчество. Они убегали в горы, уходили вообще из церкви. То есть они себя воспринимали как оппозицию каким-то тенденциям, с которыми они были не согласны. Мой взгляд на старообрядчество именно такой: старообрядчество – это оппозиционная сила в православной Церкви. Я считаю и старообрядчество, и православие единой Церковью, но эта небольшая дистанция полезна для того, чтобы иметь возможность влиять положительно.
- Но Вы не один такой?
- Нет, многие, я не хочу называть имена, но в старообрядчестве очень многие думают так же. И среди православных огромное количество даже моих друзей, которые думают так же. То есть нет разграничения, что это раскол. Какие-то неофиты, возможно, считают так, но не люди знающие, изучавшие вопрос и суть этого «раскола», то, как он произошел и как две трети поселений просто вырезали во времена Петра. И Соловецкий монастырь – это всего лишь один из монастырей, которые мы знаем. Потом, мне кажется, было за уши притянуто объяснение польским нашествием разгрома огромного количества монастырей. Мое мнение, что это происходило во время старообрядческого спора: уничтожались те монастыри великорусские, которые не признавали реформы.
- Расскажите подробнее о роли Соловецкого монастыря в борьбе с реформой Никона.
- «Соловецкое стояние» - это когда Соловецкий монастырь 20 лет держал военную оборону, не принимал проведение реформ, не принимал представителей Русской Церкви. Царь посылал военные гарнизоны, и монахи держали оборону. Потом они пали, их всех поуничтожали, все было разрушено. Так и с другими монастырями произошло. Ведь Соловецкий монастырь не поляки уничтожили, а свои. И мало кто скажет, что в этом ключе староверы являются какими-то раскольниками: люди умирали ради своих убеждений.
Я знаю, что Ваш Портал очень сильно критикует позицию современной Церкви. Но, несмотря ни на что, я считаю, что православная Церковь – это один из немногих институтов в России, которые позитивно влияют вообще на состояние общества. Если бы отбросили Церковь в сторону, моральное состояние общества ухудшилось бы в тысячу раз. По отношению к тому насилию, которое мы видим по телевидению и в жизни, Церковь является единственным сдерживающим фактором, как ни странно, при всей критике, при всех скандалах и даже, может быть, каких-то объективных вещах, но роль Церкви православной – продвижение просто нормальной морали.
- А многие критикуют Вас со стороны старообрядчества и со стороны православной Церкви?
- Большинство.
- Вы страдаете от этого?
- Не то что страдаю…
- Привыкли уже?
- Я стараюсь меньше общаться, у меня склад такой внутренний, у меня не так много людей, с которыми я общаюсь как в старообрядческой, так и в православной Церкви. Я верю в то, во что верю, и пытаюсь это донести, и через свои действия и поступки всего лишь выражаю свою религиозную веру. Она ни в коем случае не является политической. Мои взгляды политические как раз исходят из религиозной веры, в том числе и в отношении царя, монархии.
- Расскажите о Фонде святителя Григория Богослова. Он задумывался как Фонд, основанный на принципе эндаунмента, когда какая-то часть от прибыли или даже вся прибыль идет на заранее определенные благотворительные цели. Удается ли придерживаться этого принципа?
- Единственная вещь, о чем мне запретил говорить патриарх, это о финансах.
- Ну расскажите тогда не о финансовой стороне деятельности фонда.
- Наш фонд прежде всего помогает аспирантуре, сейчас мы заканчиваем восстановление кампуса общецерковной аспирантуры и докторантуры в Москве. Он находится на Черниговском переулке, между Пятницкой и Большой Ордынкой. Там проделано огромное количество работы, восстановлено два средних храма, колокольня и два здания. Там студенты и учатся, и будут жить.
- То есть это общежитие?
- Да, в западной терминологии это называется кампус. Общецерковная аспирантура является очень важным проектом не только для Церкви – для всего общества. Огромная проблема нашего общества в том, что очень часто даже православные не знают, что такое православие, и человек, считающий себя православным, может пропагандировать аборты, в том числе, может быть, даже от незнания, он на самом деле считает, что это не грех. Я считаю, что первой задачей Русской Церкви в данный момент является даже не строительство храмов, а образовательный процесс.
Русской Церкви нужно как можно больше образованных священников, профессоров и так называемых «опинион-мейкеров», то есть людей, которые несут миссию и могут объяснить обществу, что такое православие, а что – нет. И Общецерковная аспирантура и докторантура должна готовить такие кадры, выпускать образованных людей, которые потом будут себя реализовывать в разных направлениях, в том числе и светских: быть профессорами университетов, преподавать в школах и так далее. В этом смысле проект является архиважным. С Божией помощью в начале ноября будет освящение этого кампуса, святейший патриарх приедет освящать.
Поддержка фондом Отдела внешних церковных связей Московского патриархата является перманентным процессом. Внешние церковные связи архиважны, в условиях постоянно нарастающей международной конкуренции необходимо доносить слово православия, в том числе и становясь агитатором, призывающим к миру. Православная Церковь, мне кажется, должна быть главным проповедником мира во всем мире. И наш фонд поддерживает огромное количество проектов, которые продвигают православную идеологию, прежде всего в плане традиционных, как сейчас модно выражаться, ценностей, через организацию выставок, конференций, концертов, мы фильмы снимаем документальные, даже художественные.
Одним из наших проектов является напечатание и бесплатное распространение Нового Завета. Мы за три года уже напечатали и распространили 1,5 миллиона экземпляров.
- Как происходит это распространение?
- Мы распространяем всем желающим. На сайте мы принимаем заявки. В основном ищем людей, которые уже на местах могут распространять то или иное количество экземпляров. Мы принимаем заявку от 500 и выше. Есть разные добровольцы, они распространяют Новый Завет в армии, в тюрьмах, в гостиницах, где-то просто прохожим. Следующую партию – 100 тысяч экземпляров, мы уже договорились, должны распространять по всем поездам РЖД. Новый Завет будет в каждом купе. Очень часто человек называет себя православным, но не знает, что такое Евангелие.
- А Музей русской иконы на Таганке в Москве – это не Ваш проект?
- Нет. Но мы с ними делаем совместные проекты, прежде всего, совместные выставки. Мы вывозим иконы из-за границы. Планируем в Ватикане в 2016 году сделать выставку русской иконы как раз на базе этого музея. То есть мы с ним сотрудничаем, но музей не является нашим проектом.
- Какие проекты не удались?
- Нашей болью является проект Ростова Великого. С самого начала, как только открылись, мы хотели восстанавливать наши основополагающие русские памятники, и одним из них является Ростов Великий. На самом деле он забыт не только сейчас, но еще при Романовых разрушен. Ростовский кремль был сохранен благодаря усилиям староверов, его хотели полностью разрушить. На самом деле это не кремль, а так называемые Митрополичьи покои. И мы планировали вообще взять на себя полностью весь город, его восстановить, сделать привлекательным для туристов и для паломников, сделать как бы таким символом. Мы считаем неправильной тенденцию со стороны русских православных, когда восстанавливают Афон, Иерусалим и какие-то другие города и веси, а свое забыто. Ростов Великий я считаю основополагающим памятником северной Руси. Но после того как мы встретились с чиновниками, с музеями, которые просили у нас какие-то откаты, спрашивали: «А что мы с этого будем иметь?», мы просто поняли, что не будем этим заниматься, потому что не встретили должной поддержки с федеральной стороны. Причем мы не просили никаких денег, мы просто хотели, чтобы нам позволили там работать. Мы сделали макет, сделали проект, презентовали, как должен выглядеть город, но встретили огромную оппозицию прежде всего со стороны музейщиков и местных чиновников и после этого решили уйти.
- Не хотите возвращаться к этому проекту?
- Только если будет приглашение от федеральной стороны, если она гарантирует, что не будет никаких проблем со стороны местного чиновничества, и если все это будет происходить под присмотром федеральных властей.
- Вы в основном пропагандируете русскую православную культуру за рубежом. А приглашаете ли каких-то художников из-за рубежа в Россию?
- Конечно. И, на мой взгляд, это воля Божия, чтобы были разные цивилизации, чтобы не было коррупции, чтобы люди делились опытом и через это постигали истину. Поэтому мы приглашаем иностранных специалистов и артистов в Россию. Сейчас мы начали делать перевод на русский язык книги Папы Римского Бенедикта XVI о Евангелии. 8 октября в Большом зале Консерватории у нас будет концерт, посвященный жертвам Второй мировой войны. Дирижер будет англичанин, сэр Ричард Армстронг, все солисты будут иностранные. Само произведение, которое они будут исполнять, написано Бенджамином Бриттеном, это английский композитор. Мы приглашаем всех, приглашаем патриархов, послов всех стран, делаем это под эгидой Европейского Союза. У нас ни в коем случае нет антагонизма к иностранной культуре, наоборот. Так же как и у Запада есть запрос на нашу культуру. Любой нормальный человек хочет разнообразия. Я очень много путешествую за границей, включая Америку, и все спрашивают: «А что у вас? Вот я был в России, у вас ничего нормального нет».
- Водка, балалайка, селедка.
- Совершенно верно. Есть запрос на нормальных людей. Нельзя демонизировать Запад, говорить, что Россию все хотят только сожрать. У нормальных людей есть желание, чтобы все культуры общались. Я с удовольствием съездил бы к якутам, не был никогда, посмотреть, как живут, в Африку. В Латинской Америке мне очень интересно было жить с индейцами, смотреть на их традиции. У них своя культура, и с ними общается через эту культуру Бог. У меня при уважении к чужой культуре есть желание, чтобы своя культура как можно больше раскрылась. Ее, извините за мой французский, «мочили» столь долго и коммунисты, и Романовы, и так далее. И желание – чтобы своя культура воспрянула, чтобы был какой-то продукт, который мы могли бы продавать всему миру.
- А как со всем этим связано имя Григория Богослова в названии фонда?
- Одним из основателей фонда является митрополит Иларион, и его имя светское – Григорий, в честь Григория Богослова. Ну и потом, Григорий Богослов является символом православия, он участвовал в тринитарных спорах, в спорах по поводу природы богочеловечества Иисуса Христа. То есть это человек, который смог сформулировать православное учение, вывести из подсознательного в область сознательного. Не зря он называется Богослов. Это понятный символ не только для России, но и для всего мирового православия, для всего христианства.
Беседовал Феликс Шведовский,
«Портал-Credo.Ru»
Первая часть интервью |