Главная » 2013 » Март » 6 » Ю.Маслова. Сказка про царя от сочинителя А.Н.Боханова
05:57
Ю.Маслова. Сказка про царя от сочинителя А.Н.Боханова
Доктор исторических наук, автор многотиражных учебников по русской истории А.Н.Боханов за постперестроечные годы претерпел трансформацию – из обычного историка, защитившего докторскую по теме «Крупная буржуазия России. Конец XIX в. – 1914 г.», он стал ярым монархистом. Боханов является автором статей и книг, посвященных русским царям и самодержавию: «Император Александр III», «Самодержавие. Идея царской власти», «Святая царица», «Николай II», «Павел I». В 2012 году в издательстве «Вече», в серии «Великие исторические персоны» (сокращенно ВИП), вышла новая книга А.Н.Боханова «Царь Алексей Михайлович». Эпиграфом книги служит стихотворение М.Ю.Лермонтова:

Великий муж! Здесь нет награды,
Достойной доблести твоей!
Ее на небе сыщут взгляды,
И не найдут среди людей…
Свершит блистательную тризну
Потомок поздний над тобой
И с непритворною слезой
Промолвит: «он любил Отчизну!».
 
Эпиграф – это квинтэссенция сочинения, поэтому мы вправе рассматривать его как авторское кредо. По мнению лермонтоведов стихотворение посвящено Петру Чаадаеву, автору «Философических писем». В первом письме, на которое, предположительно, и было написано данное стихотворение, Чаадаев утверждал, будто русский народ остался в историческом одиночестве, «межеумочном положении», не принадлежа ни к Западу, ни к Востоку. Считая, что прогрессивное развитие Западной Европы совершилось под влиянием католицизма, Чаадаев предлагает «всеми возможными мерами» оживить религиозное сознание русского человека. По сути, стихи Лермонтова – гимн философу, принявшему католицизм и считавшему его спасением для всей России. Неужели «потомок поздний» Боханов сие не понимает? Кстати, в стихах есть слово «тризна» – это языческий погребальный обряд у древних славян. Для православного монархиста, как ни крути, эпиграф книги выбран неудачно.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Хвалебные нотки главному персонажу насторожили еще в аннотации: «Настоящая книга – дань памяти замечательному русскому человеку и правителю, оставившему неизгладимый след на скрижалях Истории России». Чутье не обмануло: введение книги стало некой преамбулой к царскому «житию». Сказав, что прозвание «Тишайший» «очень точно отражало нравственно-психологический портрет второго Царя из Династии Романовых» (с.4), Боханов тут же бухает про войну с Речью Посполитой и Швецией, про соляной и медный бунты, про Стеньку Разина и «Раскол». Ничего себе отражение! Как в сказке: «Ах ты, мерзкое стекло! Это врешь ты мне назло».
 
Рассуждая о том, что с эпохой Алексея Михайловича связано «еще одно потрясение» русского бытия – раскол – историк повторяет избитые фразы: «начавшись по частному поводу, касавшемуся обрядовой стороны…» (с. 5). Как будто не было ни Н.Ф.Каптерева, ни Е.Е.Голубинского, ни других добросовестных исследователей церковного раскола, многих из которых Боханов знает, судя по дальнейшим цитатам.
 
Испугавшись «тотального противостояния» народа, историк заявляет: «хотя численность "староверов" в общей массе населения была невелика (около ста тысяч), но их фанатическая приверженность своим обрядовым церковным принципам была столь нерушима и неколебима, что возникла угроза духовной основе Русского государства – Православию» (с.5). Сколько пафоса! Сколько заглавных букв! Обратите внимание, что и в вышеприведенной цитате «Царь» и «Династия» пишутся тоже с большой буквы. Добавлю, что цифра в «сто тысяч» требует сноски, отсылки к автору статистического исследования. Иначе мы вправе считать, что Боханов запутался в кириллической системе счисления где-то между числами «тьма» и «тьма тьмущая».
 
А.Н.Боханов утверждает, что нужно говорить не о «расколе», а об «отколе» «части православного социума от единого национально-церковного организма, поставившего некое ″умозрение″ выше и значимее соборно-церковного волеизъявления» (с.5). Перевожу: часть русских людей посмела не согласиться с соборным проклятием на старую веру и откололась. С первым постулатом, об «отколе», можно и согласиться. Но вот вопрос, надо ли оставаться в «национально-церковном организме», если он тяжело заболел?
 
Доктор Боханов считает себя первым, кто исправил «недопустимый пробел», и не «как-то вскользь, попутно, второпях» (с.16), а основательно написал биографию второго царя из династии Романовых. В наше время появились монографии Г.В.Талиной «Царь Алексей Михайлович: личность, мыслитель, государственный деятель» (М., 1996) и И.Л.Андреева «Алексей Михайлович» (М., ЖЗЛ, 2003), не говоря уже об исследователях XIX века. Но это не важно – автор считает себя первопроходцем.
 
Время Алексея Михайловича Боханов находит периодом творческого подъема во всех областях, ведь «Русское Царство» (опять заглавные буквы!) стало обетованным Третьим Римом: «С того времени христопреданные души по всей земле мечтали и желали узреть наяву подлинное государственно-христианское воплощение. Теперь же, в середине XVII века, подобное давнее чаяние становилось фактом исторической действительности» (с.6). Это уже не бомбаст, а историческая бомба, взрывающая мозг.
 
Сказать, что сочинение идеологизировано – ничего не сказать. Миссия этой книги не столько поведать о царе, о русской истории, сколько вбить правильные мысли в затылок читателя, не определившегося со своими взглядами. Нам на все лады внушают, что время Алексея Михайловича – благословенное во всех, так сказать, отношениях. Из книги мы узнаем и про «базовую задачу Христианской Империи» (с.8), и про «смысл земного существования человека» (с.10), и про то, что же все-таки такое «Русский народ» и «Святая Русь».
 
Оказывается, определение «Святая Русь» относилось не к государству, а к «земле». «Русские богословы-интеллектуалы (″книжники″), как и православные миряне, всегда разграничивали произведение Божие (″земля″) и творение рук человеческих – ″государство″» (с.11). А это, простите, господина монархиста занесло в язычество, обожествлявшее «мать сыру землю».
 
Напоминаю, что этот человек пишет учебники истории для детей. А ведь читатели научно-популярной литературы – не специалисты по средневековой истории, те же дети, только подросшие. В.Г.Белинский в рецензии на учебник М.Погодина писал: «О, сердце обливается кровью при мысли о бестолковом учебнике и варваре-педагоге, общими силами убивающих юные таланты и из детей с человеческим организмом делающих идиотов...».
 
Введение книги вбивает нам в голову тезисы, развернутые дальше по главам, о том, какой Алексей Михайлович был богобоязненный, прогрессивный и любознательный. Позитивные эпитеты, встретившиеся у В.О.Ключевского и С.Ф.Платонова, кажутся А.Н.Боханову «исторически адекватными» (с.15). Я не склонна демонизировать личность царя, о нем романовские историографы могли хорошо отзываться, но зачем делать из него «Короля-Солнце»?
 
В главе «Имя твое – имя Царское» мы узнаем вдруг, что земский собор царя не избирал: «Царя посылает людям Господь, и посылает тогда, когда они сподобятся заслужить Его милость. И удел земных – разглядеть этот промыслительный дар и принять с благодарственной молитвой. Таков высший духовный смысл события, происшедшего 21 февраля 1613 года в Успенском соборе Московского Кремля» (с.27). В качестве доказательства Боханов приводит события ветхозаветной истории, когда израильскому племени был дан царь Саул. Однако это сравнение звучит двусмысленно, т.к. в 1-ой Книге Царств мы читаем, что избранный народ Божий потребовал себе царем человека, как это принято было у других, вместо Царя Небесного.
 
Далее на царство был возведен сын Михаила Федоровича Алексей. Боханов дает ему такие сладкие эпитеты, что у читателя может начаться сахарный диабет сознания. Царь «рос тихим, образованным юношей, владевшим в совершенстве чтением и письмом», «неукоснительно соблюдал посты», «с ранних пор он был необычайно строг к себе, не делая себе никаких послаблений» (с.35); «Алексея Михайловича отличали с молодости великодушие, незлобивость и сострадательность к чужому горю» (с.36); «одно непременное качество христианской натуры второго Царя из Династии Романовых – почитание старших» (с.38). И даже во время соляного бунта «лишь одна фигура не подвергалась в тот момент шельмованию в среде народной – Царя Православного» (с.48). Житие, да и только!
 
Глава «Царь – устроение Божие» начинается с событий «Раскола». Поводы для противостояния кажутся Боханову по прошествии веков «довольно незначительными, можно даже сказать, "пустяшными"» (с.49). Главным врагом царя, по мысли историка, оказывается патриарх Никон. После экскурса в тысячелетнюю историю «Империи ромеев» и рассуждений о «Божественном призвании Христианской Монархии» (с.60), Боханов пишет: «Никон уверился, что он-то, Патриарх, настолько сведущ и благочестив, чуть ли не как ветхозаветные пророки, доносившие Глас Божий до царей израильских. Но он не был пророком и никто его в таком качестве никогда не воспринимал» (с.64).
 
С одной стороны, это забавно, т.к. сейчас апологетами Никона ведется активная имиджевая компания с изданием «Трудов» патриарха и монографий с преувеличением его заслуг. Есть все основания думать, что готовится канонизация Никона. С другой стороны, становится страшно, когда Боханов начинает оспаривать тезис об отделении церкви от государства (с.50-51). Староверы уже натерпелись от их совместных действий против инакомыслящих.
 
Есть и трезвые мысли у автора. Он опровергает трактовку старообрядчества как явления русского протестантизма: «Борьба "староверов" и "нововеров" разворачивалась совершенно в иной плоскости. Здесь страсти кипели не вокруг вопросов о церковной субординации, иерархичности, юрисдикции, характера налогообложения церковных имуществ и прав собственности. Главным была борьба за «истинное благочестие» и предстоятелей Церкви, и самого Царя» (с.52). Однако трактовка роли царя, чьи «порфиры отражали свет небес» довольно специфическая. Боханов называет его не иначе, как «Божий Пристав» (с.53), «первый слуга Господа и его верный раб» (с.129).
 
В третьей главе «Московское Царство глазами иноземцев» даются характеристики царя из записок иностранцев. Думаю, никто не сомневается, что здесь – только лестные отзывы? Среди прочих мемуаров Боханов выделяет сочинение Павла Алеппского как «своего», «православного»: «Для Антиохийского же архидиакона Православие являлось благодатным Божьим Лучом, освещавшим жизнь на земле и придавшим ей высокий, духоносный смысл» (с.92). Трактовка слов Павла Алеппского носит миссионерский характер. А.Н.Боханов, при удобном случае, подчеркивает, что посланцы одного из восточных Патриархатов во главе с Макарием, «находя некоторые неточности и даже искажения в обрядах и священнодействии, были порой немало удивлены и даже потрясены степенью русского благочестия, невиданного во всем остальном православном мире» (с.98). Но мы-то знаем, что славословие русского благочестия шло не от сердца, а от щедрой милостыни, о которой Боханов пишет с нескрываемым умилением: «Алексей Михайлович щедрой рукой раздавал помощь всем страждущим православным за пределом своего царства» (с.107). Да, щедрой, повышая другой рукой налоги на соль и выпуская дешевые медные деньги.
 
В главе «Жизнь в смирении, страдании и борьбе» монархист Боханов рассматривает противостояние царя и патриарха. Слова о том, что Никон «из разряда богатырских людей», предваряют тонкую манипуляцию читателем: «Не столько сами по себе предметы "реформ Патриарха Никона", но в первую очередь резкость, глубина, страстность, несгибаемость в их проведении, наперекор всем и вся, неизбежно порождала возмущения» (с.113). Таким образом, вектор реформ Боханов разворачивает с предмета на субъект – на Никона. Дескать, реформы – яйца выеденного не стоят, дело-то житейское…
 
По-никониански передана история видения Елеазара Анзерского о будущем патриархе: «Однажды, как гласит предание, Елеазар имел видение, в котором на плечах Никона красовался омофор, что истолковывалось как будущее пастырское служение инока» (с.117). В старообрядческой традиции, как известно, Елеазар вместо омофора увидел на шее Никона черного змия гордости. В то же время, Боханов задает вполне резонный вопрос «восхвалителям Никона»: «непослушание отцу-игумену и укоризны старцу и братии "в сребролюбии", т. е. в смертном грехе, разве не есть оскорбление и монастырского общежительства, да и самого духовного наставника?» (с.118).
 
Всячески оправдывая «русскую попечительскую политику на Востоке» Алексея Михайловича, А.Н.Боханов сравнивает ситуацию царя с Моисеем, которого «вел Сам Господь» (с.129). Увидев же Никона, царь «не мог не восхититься и не преклониться перед ним и его духовной мощью» (с.129). Так ли уж «не мог»? Ну, если давить на жалость, то и впрямь поверишь: «Алексей Михайлович его полюбил всем сердцем, как только и может любить сирота, обретший мудрого и долгожданного наставника-утешителя, любящего отца-попечителя» (с.129). Не царь, а сирота казанская!
 
Впрочем, Никон, как «Богоданный Пророк», не оправдал царских чаяний и не стал «русским Златоустом». И еще, по замечанию историка, «Никон в зрелые лета в земном мире, в мире людей никогда и никого не любил. Не сохранилось ни одного свидетельства, говорящего об обратном» (с.133). С позиций Фрейда Боханов пытается оправдать патриарха: «Очевидно, оскорбления, унижения, "скорби", пережитые Никоном в детстве и молодости, развили в шестом Патриархе какое-то поразительное самомнение. Это был своего рода приступ католической папской "непогрешимости" на русской почве» (с.133-134). В другой главе историк напишет: «Великой христианской добродетелью – смирением – Никон овладеет только на закате жизни» (с.174).
 
Утверждение автора, что «Никон стал Патриархом, потому что в тех условиях он просто им не мог не стать» (с.139) звучит нелепо. История всегда вариативна, на то нам и дана свободная воля. Царь, белый и пушистый, «смотрел на него глазами влюбленного отрока» (с.134), не ведая, что творит. В конечном счете, попытки обелить Алексея Михайловича логически подводят историка к выводу о том, что патриарх Никон оказался «главным инспиратором» и даже «модератором» церковного раскола (с.166).
 
Приводя шесть пунктов разделения «староверов» и «нововеров», Боханов категорично утверждает: «Центром же расхождений стала замена двоеперстия на троеперстие при Крестном Знамении» (с.168). Неужели историк думает о предках, как о примитивных людях, охотившихся на мамонтов, не чистивших зубы и не имевших письменности? Вряд ли! Считаю это сознательным упрощением предмета дискуссий XVII-го и последующих веков. Ведь недаром он, не в силах отвергать очевидное, цитирует сочинения Н.Ф.Каптерева и Б.А.Успенского о древности двуперстия (с.170-171). Но, не удержавшись от миссионерских доводов, А.Н.Боханов пишет, что реформы Никона не касались основополагающих догматов и принципов православия, а касались лишь формы. А тут еще царь и его окружение, «по своему простодушию», не поняли меркантильных желаний греков, и принялись они за «очищение» русской Церкви (с.173). В общем, во всем оказался виноват папоцезарист Никон…
 
Не стоит удивляться появлению в книге целой главы, посвященной Уложению 1649 г. и оправданию его легитимности. Не буду подробно останавливаться на этом, скажу лишь, что в Уложении появились те самые главы о всяких «злоумышлениях» против особы монарха, за которые можно было сжечь непокорных староверов («за хулы на царский дом»). Вся монархическая риторика автора книги направлена на то, чтоб узаконение преследований и подозрительности властей за инакомыслие выглядело как «защита Идеала Православной Веры» (с.187).
 
Поражает другое. Тема католицизма, завуалированная в эпиграфе, вылезла, как шило из мешка, в середине книги. Речь зашла о казни короля Карла I из династии Стюартов: «кучка злодеев, называвших себя "парламентом", устроила судилище, а затем и публичную казнь благочестивого монарха» (С.201). Боханов не стесняется называть католика «благочестивым монархом». Более того, зная, что католическая вера считалась на Руси, мягко говоря, уклонением от истинной православной веры, ярый монархист пишет: «но все-таки Римская церковь звала людей к Богу, славила Иисуса Христа, и этого нельзя было отрицать» (с.202).
 
В главе «Заботы и переживания "Тишайшего Царя"» А.Н.Боханов сознательно пытается упростить и события Соловецкого восстания. Действия соловецких сидельцев он трактует как эсхатологический испуг. Приводя строки из челобитной царю, историк заключает: «Вывод один и он непреложный – скорее умереть, чем принять путь к антихристу» (с.274). Алексей Михайлович «тянул с принятием силовых решений», но и «царская мера терпения была не беспредельной» (с.274). Т.е. не мужество восставших против реформы, а царская добродетель виной тому, что противостояние тянулось почти десять лет.
 
Профессиональный историк озвучивает легендарную цифру о численности «сидельцев» – 500 человек. Эта цифра очень популярна в псевдоисторической литературе. Вполне доступное исследование О.В.Чумичевой «Соловецкое восстание 1667 – 1676 годов» называет другое число – около 350 человек накануне финального штурма монастыря.
 
Предание, что перед смертью Алексей Михайлович «познал свое преступление» и послал приказ отступить от монастыря, Боханов не признает. «Конечно, это – только очередная народная легенда» (с.277) – пишет любитель фактологии. Апофеозом псевдожития звучат заключительные строки главы о кончине царя: «как истинно верующий человек, не боялся смерти. Его душа стремилась к Богу, Которому он служил, Которого беззаветно почитал всю свою жизнь. И на эту встречу он шел с чистой совестью, незамутненной неправедными делами» (с.304). Реформа, бунты, казни – все не в счет!..
 
Книга А.Н.Боханова отличается еще одним недостатком: несмотря на наличие корректора (по фамилии Р.Ф.Зайнуллина), она пестрит множеством опечаток. Приведу лишь две, самых диких, на мой взгляд: это фраза о митрополите Филиппе, отправленном в ссылку в «тверской Отрог Успенский монастырь» (с.153) и сноска о деканонизации Анны Кашинской и Евфимия Архангелогородского, «у которых при обретении мощей пальцы было сложены двуперстно» (с.170).
 
Однако есть глава, которая порадует читателя своей адекватностью – «Неисповедимы пути русского бытия». Повествует она о сыне Алексея Михайловича – Петре. Боханов отмечает, что отношение к Петру I – разделительный мировоззренческий ориентир. «Самое страшное состояло в том, что правитель "от Бога" стал творить "небожье дело", начал "разрушать русское"» (с.311). Предельно четко историк формулирует отношение Петра к церкви. «Давно известно: самый страшный ущерб достоинству Церкви всегда наносили не атеисты-богохульники, даже самые воинственные, а недостойные пастыри. В случае же с неблагочестивым Царем этот урон неизмеримо весомее» (с.314).
 
Ряд отмеченных достоинств произведения Боханова тонет в бочке дегтя охранительной историографии, про которую еще А.Герцен писал: «консерватизм, не имеющий иной цели, кроме сохранения устаревшего status quo, так же разрушителен, как и революция. Он уничтожает старый порядок не жарким огнем гнева, а на медленном огне маразма».
 
 
Юлия Маслова
Категория: Новые издания | Просмотров: 2038 | Добавил: samstar2
Всего комментариев: 1
1 Ольхович  
0
Блестящая рецензия! Спасибо огромное Вам, уважаемая Юлия!
Судя по некоторым приведённым цитатам из опуса Боханова, его сочинение пылает "огнём маразма". И как в наши времена, с наличием такого числа качественных книг по истории, могут появляться такие безумные книжки? Невероятно.

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]