Женский вопрос. Он волнует государство и церковь, мужчин и женщин, ученых и «неучей». Волнует давно. Еще в 585 г. собор в Маконе пытался дать духовное обоснование проблеме «человек ли женщина?» Как иронизировал А.П.Чехов, женщина «с самого сотворения мира считается существом вредным и злокачественным. Она стоит на таком низком уровне физического, нравственного и умственного развития, что судить ее и зубоскалить над ее недостатками считает себя вправе всякий, даже лишенный всех прав прохвост и сморкающийся в чужие платки губошлеп». Многие знают, что в Москве в 2012 г. прошел Форум православных женщин под лозунгом «Жертвенное служение женщин Богу, Отечеству, народу». Недаром там читались стихи Бальмонта «Женщина с нами, когда мы рождаемся». Налицо прогресс…

 

Выход книги «Женщина в православии: церковное право и российская практика» (М., Кучково поле, 2011) весьма своевременный. Издание выпустил авторский коллектив. Книга состоит из одиннадцати глав – семь полностью написаны Е.В.Беляковой, две главы – совместно с Н.А.Беляковой, одна глава написана Е.Б.Емченко и одна – Н.А.Беляковой. Елена Владимировна Белякова – кандидат исторических наук, доцент, окончила исторический факультет МГУ по кафедре источниковедения отечественной истории. С 1997 г. она научный сотрудник Центра истории религии и церкви Института Российской истории Российской академии наук. Показательно, что книга «Женщина в православии» вышла под шапкой ИРИ РАН. В 1998 г. Е.В.Белякова защитила кандидатскую диссертацию по теме «Мазуринская редакция Кормчей и ее историко-культурное значение на Руси». Она считается признанным специалистом по церковному праву.

 

Сразу оговорюсь: я не буду рассматривать всю книгу, а сделаю упор на пятую главу Е.В. Беляковой, которая называется «Женщина в старообрядчестве». Остальные главы относятся к ранней истории Церкви и истории РПЦ XIX-ХХ вв. О первых главах скажем лишь несколько замечаний. Кстати, издание содержит много ценных приложений о статусе женщин в церкви.

 

Во введении авторы с первых строк признаются, что в книге нет истории святых жен, что это и не история семьи в России. Началась работа коллектива с исследования статуса женщины в церкви, а именно, с института диаконисс. За ней потянулась тема женского монашества, а потом и брака. Многим, считают авторы книги, покажется неожиданной глава о женщинах в старообрядчестве. Но, пишут они, надо вспомнить, что «старообрядческая субкультура оказывала сильное влияние на все русское общество, а в XIX в. происходил не только процесс сближения двух ветвей русского православия, но и влияние древнерусских культурных традиций, сохраненных в старообрядчестве, на русскую культуру в целом». Фраза «процесс сближения двух ветвей» напомнила слова из песни: «Я понял – это намек, я все ловлю налету/ Но непонятно, что ты конкретно имела ввиду». Сближение кого с кем? дай ответ. Не дает ответа…

 

В первой главе «Женщина в христианстве: православный дискурс в России XIX – нач. ХХ в.» Е.В.Белякова делает историографический обзор литературы. Упомянув о более развитой литературе Запада, автор цитирует книгу представителя духовного сословия А.Надеждина «Права и значение женщин в христианстве» (1873). К достоинствам этого исследования Белякова относит изложение взглядов на права женщин в православном дискурсе. В частности, глубоко символичным представляется Надеждину то, что именно женщина первая удостоилась вести о Воскресении.

 

Светские историки тоже внесли свой вклад в женский вопрос. Автор «Истории русской женщины» (1898) С.С. Шашков отмечал отрицательное влияние «Домостроя» на русское общество. Однако он подметил, что хотя старообрядческая традиция и ориентировалась на этот текст, в старообрядчестве женщина поднялась на определенную высоту: «В расколе женщина является наставницею, пророчицею, священником, основывает новые секты, проповедует, распространяет свои доктрины, становится во главе религиозной жизни общины. Она сбросила здесь с себя печать отверженности и заставила признать свое человеческое достоинство».

 

Последующие работы историков о женском вопросе, по мнению Беляковой, дистанцировались от православия. К православному дискурсу добавилась революционная тема, в частности, тема равноправия женщины. Со временем, вопрос о правовом положении женщины в Церкви был перенесен из области историко-теоретических изысканий в сферу церковной практики. В России делались попытки восстановить чин диаконисс.

 

В связи с этим Е.В. Белякова рассматривает работу С.В.Троицкого «Диаконисы в православной церкви» (1912). Исчезновение чина диаконис на Востоке Троицкий связывает с изменением взгляда на женщину в Византии в XI-XII вв. Возможно, здесь сказалось влияние Запада и магометанского Востока, где положение женщины было гораздо ниже, чем в Византии. Изменения во взглядах на женщину, по мысли Троицкого, могли произойти и под влиянием богомильства. Вопрос о праве участия женщины в богослужении для Троицкого так и остался невыясненным. После 1918 г. проблема диаконисс в России, как и другие вопросы церковной жизни, перестал быть предметом дискуссий.

 

Количество авторов, так или иначе упоминаемых Е.В.Беляковой, невелико: А.Надеждин, епископ Порфирий (Успенский), священник И.Галахов, С.С.Шашков, А.П.Щапов, В.М.Хвостов, Д.Н.Дубакин. Е.Люлева, С.В.Троицкий. Причем некоторые, такие как Щапов и Хвостов, удостоены только цитаты в двух-трех строках. Упор сделан в основном на двух – Надеждина и Троицкого. Тем не менее, Белякова делает глобальный вывод: «Таким образом мы видим, что во второй половине XIX в. в России сложилось направление в рассмотрении "женского вопроса", которое можно обозначить как православный или церковный дискурс». На основании такого количества авторов? А может, Фамусов был прав? «Помилуйте, что это вдруг припало/Усердье к письменным делам!» В сноске, правда, нас отсылают к библиографии по истории вопроса в книге Н.Л.Пушкаревой «Русская женщина: история и современность. Два века изучения женской темы русской и зарубежной наукой. 1800-2000». Но ведь это другое исследование! А на основании историографии Беляковой ее вывод кажется голословным.

 

В главе «Женщина в памятниках церковного права» рассматривается вопрос о женском служении в раннехристианский период. Белякова отмечает, что вопрос о месте женщины в первых христианских общинах не решается однозначно. С одной стороны, апостол Петр оказывает женщинам честь, называя «сонаследницами благодатной жизни». С другой стороны, известно требование апостола Павла жене быть в безмолвии и запрет учительствовать. Этим последним положениям суждено было сыграть особую роль в христианской традиции, пишет Е.В.Белякова. От вопроса учительства автор переходит к браку. Сказав пару слов о браке, она далее утверждает, что гонения на Церковь привели к усилению роли женщин в общинах. Равенство женщин и мужчин перед лицом смерти сделало равными их в почитании. С этим трудно поспорить. Однако, читая эту часть главы, понимаешь, что нужно тему доводить до логического конца. Переход с предмета на предмет рождает в читателе гоголевский образ: «Хаос чудных, неясных звуков вихрем носится перед вами»…

 

Не буду подробно останавливаться на разделе «Каноны соборов и императорские новеллы о диаконисах и монахинях». Здесь автор в своей стихии. Рассмотренные Беляковой памятники канонического права говорят об избрании и обязанностях диаконисс, чьи главные функции – принимать участие в крещении женщин (помогая епископу) и забота о вдовах. Служение диаконисс не носило универсального характера, – они выполняли обязанность учить женщин и помогать им. Автор отмечает, что это перешло и в монашескую традицию. Там почитались «Наставления блаженной Синклитикии» монашествующим, собранные святым Афанасием Великим.

 

Интересные данные приводит Е.В.Белякова в связи с чином поставления в диаконисы. 15-ое правило Халкидонского собора определяет возраст поставляемой в диаконисы 40 годами и запрещает ей вступать в брак по руковозложении. Раннехристианские тексты определяют и положение диаконисы – между диаконами и иподиаконами. Белякова делает резонный вывод: «Таким образом, для времени императора Юстиниана – VI в. – возможно говорить о функционировании чина диаконисс».

 

Тема «Участие мирянок в церковной службе» решается автором с профессиональной легкостью. Ссылаясь на Зонара, Белякова пишет о том, что запрет входить в алтарь распространялся не только на женщин, но и на мужчин. Подтверждает это и 69-е правило Трулльского собора, которое сделало исключение только для царя. В древнеславянской Кормчей это правило было пропущено. 70-е правило того же собора запрещает женщинам разговаривать во время литургии. Толкователи посчитали, что это правило относится не только к литургии, но и вообще к церкви. «Очевидна тенденция к расширительному толкованию правила», – заключает Белякова. Вальсамон в толковании на слова апостола Павла добавляет: «Но наедине спрашивать разумнейших женщин о каких-нибудь душеполезных предметах – не ново».

 

Особую группу, по мнению Е.В.Беляковой, составляют правила, отстраняющие женщину от участия в таинствах в случае месячного кровотечения, которое воспринимается как «нечистота». Правило Дионисия Александрийского запрещает не только причастие женщине, но и вход в церковь в этом состоянии. Толкования Зонара и Вальсамона указывают на еврейскую практику сидения женщины в уединенном месте, запрет прикасаться к кому-либо, пока не пройдет семь дней. Белякова видит прямое влияние еврейской практики на новозаветный мир. Она считает, что церковные каноны соприкасаются в этом вопросе с архаичными представлениями о «чистом» и «нечистом», которые были во всех древних культурах. Христианская традиция, пишет автор, оказывается непоследовательной: часть запретов снимается (контакты с умершими), часть сохраняется (связанные с кровью). В целом на статус женщин в Церкви, не имеющих особого посвящения (в диаконисы или «дев, посвященных Богу»), влияли нормы, определяющие положение мирян в церкви, а с другой стороны – определявшие положение женщины в общественной жизни, т.е. светские законы.

 

Глава «Женщины в церковной жизни Древней Руси» содержит много оригинальных мыслей и малоизвестных фактов. Например, вместе с княгиней Ольгой, получившей звание «равноапостольной», крестились женщины из ее окружения. Археологи, пишет Белякова, говорят об «абсолютном преобладании христианских символов в женских погребениях Х в.» и даже о «феминистическом начале христианизации». Особо следует выделить, считает исследовательница, неизученную «женскую тему» в росписи храма Святой Софии в Киеве: помимо известного изображения Богоматери над алтарем, в храме много преподобных жен на столпах.

 

Своеобразие русской женщины выразилось и в особом чине просфиропек, не известном в греческой церкви. Просвирни (проскурницы) упомянуты среди «митрополичьих людей», на которых не распространялась княжеская юрисдикция. Возможно, было совмещение функций диаконисс и просвирниц. Стоглав определил, что просвирницами могут быть однобрачные вдовы, «а поставляются от 40 лет до 50 лет».

 

В отдельный блок Белякова выделяет вопросы женской исповеди, входа в мужской монастырь, а также правила, отлучающие женщину от причастия в послеродовой период. Автор подчеркивает, что в церковной традиции роды воспринимаются как нечто нечистое.

 

Интересны сведения о «Месте женщины в церковном пространстве». Исследовательница отмечает, что отделение молящихся женщин от мужчин характерно для раннехристианских церквей. На православном Востоке женщины во время молитвы, как правило, находились на хорах. В Киевской Руси, соответственно, на балконах. Это задавало оппозицию «верхнее-нижнее», где приоритет, очевидно, принадлежал «верхнему». В Средневековье, с исчезновением балконов, женщины стали находиться в левой (северной) части храма. За этим разделением стоит понимание оппозиции «правого» и «левого», с приоритетом «правого» как более сакрального. Отсюда вытекал и приоритет мужчин перед женщинами. Однако Белякова справедливо отмечает, что две названные оппозиции находятся в противоречии. Хоры на Руси исчезают в послемонгольский период. В истории русской Церкви происходит переосмысление храмового пространства, а с ним и изменение в понимании места женщины в Церкви.

 

В главе «Влияние Церкви на семью в Древней Руси» Е.В.Белякова, вслед за Пушкаревой, считает важным выяснить вопрос о том, были ли нормы «Домостроя» и появление «теремных затворниц» новым явлением в истории Древней Руси? Или это следствие развития тех тенденций, которые уже имелись в русской культуре. Автор отмечает, что перенесение монастырских черт в домашний быт привело в XVI в. к дальнейшему отстранению женщины от сферы сакрального.

 

Достаточное место Белякова уделила вопросам церковного и гражданского брака, а также правилам развода в Древней Руси. Не будем на этом останавливаться подробно. Скажем лишь, что вместо прежнего благословения и волеизъявления родителей главным в конце XVII в., по мнению автора, становится согласие брачующихся.

 

Любопытно в главе о семье другое. При создании русской Кормчей в XIII в. в нее попало сочинение Козьмы Халкидонского «О том, что не подобает жену звати госпожею». Примечательно то, что в этом тексте жена по-прежнему остается под клятвой греха, спасительное воплощение Христа на нее не распространяется. Напротив, в «Слове» Григория Богослова осуждается неравенство мужчины и женщины в отношении к прелюбодеянию. Сопоставление двух текстов показывает, как сильно могла расходиться патристическая традиция в отношении места женщины.

 

Византийские «Пчелы», жалившие женщин, перенеслись на русскую почву и акклиматизировались, попав в руки русских книжников. Так, в древнерусской литературе получают распространение тексты «О злых женах». Были попытки ученых, в частности, С.Смирнова, объяснить это явление остатками язычества, где женщина выступала как его защитница. Однако анализ текстов показывает, что «богомерзские бабы» и ведуньи выступали в паре с колдунами и ведунами. Роль женщины в старообрядчестве, по мнению Беляковой, доказывает, что «христианство вросло в русскую культуру», и язычество тут ни при чем.

 

Глава «Женщина в старообрядчестве» удивляет с первых строк. Во-первых, Е.В.Белякова применяет довольно архаичную терминологию: «в старообрядческом расколе», «фанатичные раскольницы». Рассуждая о картине «Боярыня Морозова», имя художника пишет «И.Суриков», хотя его звали Вася. Приведу цитату: «Этот образ мало соответствовал реальной инокине Феодоре, умершей от голода в Боровском остроге, но он отвечал представлениям русского общества XIX в. о фанатичных раскольницах». В подтверждение своих слов Белякова приводит стихи Некрасова из поэмы «Кому на Руси жить хорошо»: «Старообрядка злющая/Товарке говорит:/"Быть голоду! быть голоду!/Дивись, что всходы вымокли, /Что половодье вешнее/Стоит до Петрова! /С тех пор как бабы начали/Рядиться в ситцы красные, -/Леса не подымаются, /А хлеба хоть не сей!"». Неужели русское общество, в самом деле, было заражено мракобесием, считая старообрядцев «фанатичными раскольниками»?

 

Мы из школьной программы знаем, что Некрасов называл свое сочинение «эпопеей современной крестьянской жизни». Как выдающийся поэт, он был способен в нескольких строках выразить цветущую сложность исторической реальности. Некрасов писал поэму после отмены крепостного права, когда народ пришел в движение, а купцы-староверы вовсю торговали качественным товаром. Вырванный из контекста отрывок не выражает того, что хотел сказать поэт.

 

Прочтем сами. Семь мужиков пришли в село на ярмарку. Вот сельские контрасты: «Кузьминское богатое, /А пуще того – грязное /Торговое село» и «Две церкви в нем старинные, /Одна старообрядская, /Другая православная». В этих строках уже видна социальная напряженность, как сказали бы современные СМИ. А почему «старообрядка злющая» пугает свою товарку недородом хлеба? Та спрашивает: «Да чем же ситцы красные /Тут провинились, матушка?» Та ей отвечает: «А ситцы те французские – /Собачьей кровью крашены!» Даже лень говорить, что в России во времена Некрасова славились морозовские ситцы, отличавшиеся, в том числе, стойкой краской. Здесь завуалировано говорится об оппозиции «свое-чужое», только понимаемое на крестьянский лад. Собака в христианстве – нечистое животное, а, значит, и ситцы французские – вещь нечистая, за их ношение Бог накажет неурожаем, что на Руси не редкость. Бездна смыслов в нескольких некрасовских строках! А нам говорят, что выход слишком узкий, т.е. «представления русского общества» о староверах. Не-е-ет, это кто-то слишком много читает миссионеров!

 

Дальше Е.В.Белякова ошеломляет читателя заявлением: «В расколе XIX в. численно преобладали женщины». В доказательство своих слов она приводит «замечательные» аргументы. Особый секретный комитет 1853 г., анализируя причины неудачи борьбы по искоренению раскола, пришел к выводу о том, что «коренной причиной раскола было невежество народной массы, особенно женщин». Опираясь на отчет чиновника МВД, Белякова утверждает, что женщин «в расколе» было больше, чем мужчин. Вне критики данные по численности женщин, живших в скитах. Статистика староверия – вещь малоизученная, здесь едва намечаются горизонты, но автор очень в себе уверена.

 

Вообще потрясает тот факт, что человек, учившийся на кафедре источниковедения отечественной истории, пользуется практически только дореволюционными исследованиями. А как же современные исследования статистики старообрядчества? Белякова упоминает только И.Н. Ружинскую, а ведь есть и другие. Взять, хотя бы, О.П.Ершову «Старообрядчество и власть». Но самое удивительное, что в списке источников автора среди дореволюционных изданий вы не найдете ни знаменитой работы П.И.Мельникова-Печерского «Счисление раскольников». Из целой книги старообрядца И.А.Кириллова «Статистика старообрядчества» – одна строка. Зато есть Н.Варадинов с историей МВД (1863 г.), В.Дмитриевский с расколом в Ярославской епархии (1892 г.) и П.Смирнов с речью о значении женщины в «старообрядческом расколе» на торжественном собрании в духовной академии (1902 г.). Это напоминает Собакевича, съевшего в одиночку осетра (сиречь каноническое право о женском вопросе), а потом «тыкавшего вилкою в какую-то сушеную маленькую рыбку».

 

Странно анализируется количество женщин по согласиям. Складывается впечатление, что Беляковой просто были более доступны источники по беспоповцам. Она приводит сначала цифры Ружинской по старообрядцам городов Русского Севера и данные П.Смирнова по Нижегородским скитам. «Казалось бы, – пишет Белякова, – столицы должны давать иное соотношение между численностью иноков и инокинь. Но на Преображенском федосеевском кладбище число женщин-насельниц также значительно превышало число мужчин-иноков». Дальше автор приводит число федосеевцев (мужчин и женщин), проживавших на Волковом кладбище в Петербурге. А столичные поповцы «куды делись»? Сие науке неизвестно.

 

Вслед за чиновником МВД Варадиновым, Белякова уверяет нас, что «именно возможность проявить религиозную активность, в том числе и женщинам, составляла существенную часть притягательности старообрядчества». А мне всегда казалось, что притягательность Церкви не в феминизме, а в спасении души. Но это кому как – кому ситец полосатый, кому молодец усатый.

 

Далее Белякова указывает на борьбу государства «с расколом», которая привела «к фактическому упразднению старообрядческого священства». Тут автор явно зациклилась на беспоповцах: «с исчезновением старообрядческого священства миряне были вынуждены взять на себя ту часть богослужения, которая была им разрешена канонами». Ни слова о Белокриницкой иерархии, а ведь это середина XIX в., – даже по миссионерским книгам о ней можно было узнать. И совершенно необоснованным звучит вывод о том, что «старообрядцы отстаивали право женщин наравне с мужчинами учить, крестить, быть духовными матерями, что включало и право принимать исповедь у женщин».

 

Рассуждения Беляковой «о браке староверов» иначе, как странным, не назовешь. Она утверждает, что «венчание в церкви стало невозможно для староверов», и как следствие «в XIX в. браки староверов в православной церкви стали распространенным явлением». Говоря о теме безбрачия, которой терзались, добавим от себя, не все согласия, автор пишет: «тема брака становится одной из самых болезненных в расколе». Да неужели? Для поповцев, насколько знаю, болезненной была тема священства и трехчинности иерархии. Ах да! Автор не включает поповцев в исследование. Их, согласно физике, надо рассматривать как малые величины, которыми можно пренебречь. Шучу.

 

А как серьезно можно комментировать следующее: «Покровская часовня с 1771 г. необходимыми условиями брака считала: 1) согласие жениха и невесты; 2) родительское благословение; 3) обручение; 4) наличие свидетелей; 5) достаточный возраст брачующихся». Что за соглас «Покровская часовня»? Скрывающиеся, вероятно, за этим наименованием поповцы, по-Беляковой были сторонниками гражданских браков. По ее мнению, «для многих мыслящих представителей старообрядчества отношение к браку становилось причиной ухода из раскола». Чацкий говорил: «Есть на земле такие превращенья/ Правлений, климатов, и нравов, и умов, /Есть люди важные, слыли за дураков…». Утрируем мысль Беляковой – «мыслящие» уходили в РПЦ, а «тупые и упертые» оставались.

 

«Мне весело, когда смешных встречаю,/ А чаще с ними я скучаю». Самое смешное, что в теме «Борьбы правительства со скитами» Белякова сама себя опровергает: «история большинства старообрядческих скитов изучена лишь фрагментарно, тем более что документов сохранилось очень немного». А что ж нам так уверенно приводили цифры о численности женщин и мужчин в скитах, делали далеко идущие выводы? Скучно, господа! И дальше опять: «до начала активного разгона женских скитов численность их обитательниц более чем в пять раз превосходила численность обитателей мужских скитов». Кто считал?

 

Белякова подмечает некое совпадение – разгон староверских скитов совпал с разрешением на создание первых женских общин в господствующей церкви. Во второй половине XIX в. начинается бурный расцвет женского монашества. Но за этим явлением Белякова усматривает «определенные социальные проблемы». Одной из причин «устойчивости раскола» автор считает взаимопомощь, «в которой больше всего нуждаются пожилые женщины». Получается, что раньше «домом престарелых» был скит, а потом стал монастырь.

 

Не буду утомлять читателей мыслями автора по поводу женщин-староверок в ХХ веке, «прихода новых, нетрадиционных старообрядцев» – это похоже на детский лепет. Приведу только одну фразу. Е.В.Белякова пишет, что закон 1905 г. предоставил свободу старообрядцам: «Подъем церковной жизни старообрядчества широко коснулся и женщин, но это явление особо затронуло старообрядцев-беспоповцев». Занавес!..