В начале ХХ века такой вопрос казался абсурдным. Согласно данным переписи населения на 1 января 1912 года, исповедующих старообрядчество в Российской империи было 2 206 621 человек, зарегистрированных общин – 1268, священников и наставников – 1196 человек, старообрядческих храмов – 630, молитвенных домов – 3161, скитов и обителей – 73. Однако эти данные не могут считаться полными, поскольку многие старообрядцы уклонялись от переписи. В. М. Миловидов высказывает предположение, что могло быть 5 – 10 миллионов человек. В некоторых источниках приводится цифра 10% всего населения российской империи. Как бы то ни было, даже по приблизительным подсчетам можно сказать, что старообрядцы составляли значительную часть верующих, с которой трудно не считаться.
Независимость от государственной бюрократии, в отличие от синодальной православной церкви, деморализованной сервилизмом, укрепляла авторитет старообрядчества в народе и привлекала неофитов. Таким образом, старообрядческая церковь не только процветала, но в определенной степени составляла конкуренцию синодальной церкви. На рубеже веков русское старообрядчество переживало возрождение. Указ о веротерпимости 17 апреля 1905 года и последовавшее за ним распечатывание алтарей позволили старообрядчеству выйти на поверхность социальной и политической жизни России. Этот выход подготовлен был также внутренними процессами, происходившими в старообрядчестве в течение ХIХ века, а именно: укрепление позиций в деревне – благодаря высокой трудовой морали и социальной сплоченности, что привело к процветанию старообрядческого крестьянства, а накопление капитала и помещение его в быстрорастущие предприятия (заводы, фабрики, железные дороги и проч.) создало мощную экономическую базу старообрядчества. Таким образом, финансовая поддержка, независимые позиции, подкрепленные строгой моралью, – все это способствовало возрастанию авторитета старообрядцев в обществе. Если в ХIХ веке активность старообрядцев распространялось лишь на экономические сферы, то уже к началу ХХ века стал заметен рост их участия в социальной и политической жизни России: они вошли в думу, участвовали в различных комитетах и обществах. Их влияние на самые разные стороны российской жизни неуклонно возрастало.
Более того, успех старообрядчества в социальной сфере дает возможность судить не только о возрождении самого старообрядчества, но и о возможных перспективах оздоровления всей общественной и социальной жизни России того времени. Промышленники, вышедшие из старообрядческих семей-кланов – Морозовы, Рябушинские, Прохоровы, – получили прекрасное европейское образование, которое, накладываясь на патриархальное, глубоко нравственное воспитание, полученное ими в крепких семьях, давало удивительные плоды. Эти люди, имея в руках огромные капиталы, так смогли ими распорядиться, что Россия получила высокое, развитое на мировом уровне производство, и в то же время прогрессивные социальные отношения в среде работающих на этих производствах. Как правило, на крупных предприятиях, принадлежащим старообрядцам, рабочие жили большой общиной. Повсеместно распространялся 8-ми часовой рабочий день. Была организована служба социальной помощи и защиты рабочих (обучение, лечение, страховка и проч.). Одно такое большое предприятие, включавшее в себя более мелкие. Напоминало собой современную японскую корпорацию. Причем вводимые новшества воспринимались не как новаторство, а как возврат к доброй старине, к золотому веку.
До 1917 года старообрядцы издавали самую разнообразную литературу по вопросам церкви и культуры, несколько периодических изданий. Среди них журнал "Изборник", газеты "Голос старообрядца", "Народная газета".
Благотворительность в старообрядческой среде всегда считалась обязательной, поскольку, благодаря патриархальной закваске. Капитал никогда не рассматривался как самоцель, как средство для устроения роскошной жизни, но как то, что дано Богом, и потому, в какой-то мере, должно служить и другим людям. Поэтому старообрядцы всегда отличались в сфере благотворительности своего рода щедростью и содержали множество благотворительных учреждений: больницы, дома престарелых, детские приюты со школами со школами церковного пения и церковного искусства и т. д.
Испокон века старообрядцы гордились своей книжностью, грамотностью и дотошным, скрупулезным богословствованием (начетничеством). Грамоте старообрядцы учились с трех лет, и к четырем читали Псалтырь. Дьякон наизусть обязан был наизусть знать весь Псалтырь и Апостол, а священник – еще и Евангелие. Постоянно читаемыми книгами старообрядцев были Кормчая, Номоканон, Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Богослов. Набор книг в церковных библиотеках был самый разнообразный и подчас неожиданный: здесь встречаются Августин, Иероним, Бароний, Максим Грек. Это говорит о широком спектре интересов и большом уважении к книге.
Постоянно полемизируя с Синодальной церковью, старообрядцы тем не менее с интересом следили за развитием православной Богословской мысли и без предвзятости относились к новаторству в богословии. Особо чтимыми авторами были Флоренский и Булгаков. Такое отношение к богословской мысли побудило профессора Петербургской духовной академии архимандрита Михаила (Семенова), впоследствии епископа Канадского перейти в старообрядческую церковь после указа о веротерпимости и возглавить Старообрядческий институт. Он оставил богатейшее наследие, надеясь, что в старообрядчестве будет развиваться живая богословская мысль.
Старообрядчество накопило большие сокровища музыкального церковного искусства. В старообрядческих общинах хранились и собирались древнейшие книги знаменного пения в крюковой безлинейной нотации, в то время как в синодальной церкви в связи с переходом на современную нотацию старинные книги с крюковой записью за ненадобностью не сохранялись.
На рубеже веков старообрядцы активно пропагандировали древнерусскую музыкальную культуру. Были переизданы некоторые музыкальные книги, причем для синодального хора. Большой популярностью пользовался Морозовский хор, который иногда выступал для широкой публики в Большом зале Московской консерватории и осуществлял с лучшими фирмами граммофонные записи, расходившиеся большими тиражами. Уровень приходских непрофессиональных хоров тоже был очень высоким. В Москве славился не только хор кафедрального собора на Рогожском, но и хор маленькой церкви на Апухтинке.
С особым почитанием и любовью старообрядцы всегда относились к иконе. Всемирно известны собрания иконописи Солдатенкова, Рябушинского. Одним из лучших в нашей стране является собрание икон Покровского кафедрального собора, храма на Апухтинке. (Ныне эта коллекция хранится в ГТГ).
Дома старообрядцев отличались большим количеством икон. В начале века они имели свои иконописные мастерские, которые обслуживали не только храмы, но и выполняли частные заказы на реставрацию старых икон и написание новых.
По своим прогрессистским настроениям, стремлениям к совершенствованию уровня производства и интересам к сферам социального развития общества старообрядцы были близки к тогдашней либерально-демократической и социалистической интеллигенции. Однако отличались от нее именно тем, что отрицали революционные пути обновления общества, и образ идеального мира видели не в светлом будущем, а в прошлом, когда, по понятиям старообрядцев, торжествовали истинные, Богом данные, отношения между людьми. Не случайно русские социальные утопии рождались именно в старообрядческой среде – вспомним обетованное Беловодье, легенду о граде Китеже и т.д. Именно в силу определенного сходства интересов к социальным движениям, изначального нравственного ориентира на идеалы справедливости и добра, старообрядцы нередко симпатизировали социалистам, и те, в свою очередь, видя в старообрядцах гонимую царским правительством часть населения, стремились солидаризироваться с ними. К тому же, революционному движению, основную часть которого всегда составляли неимущие разночинцы, требовались капиталы, и тогда значительная часть старообрядческого капитала оказывалась в распоряжении революционеров, перекочевывала в партийные кассы, шла на издание подпольных журналов. Так, известно, что Солдатенков издавал "Колокол" Герцена и печатал Некрасова, а Морозов субсидировал издание большевистской "Искры".
Натерпевшись от самодержавия, старообрядчество поддержало радикальное политическое движение революции 1905 года. Но указ о веротерпимости 17 апреля 1905 года, установление Думы и возможность участия в ней полностью удовлетворили их религиозные и политические чаяния. К тому же к 10-м годам ХХ века они не только не испытывали какого-нибудь кризиса, но, как уже говорилось, переживали подъем во многих сферах жизни. Поэтому не видели ни очистительного смысла в революции, ни необходимости в какой-либо коренной переделке для себя и для Росси в целом. Революция февраля и октября 1917 года старообрядцы не только не приветствовали, но оценили как враждебные и апокалиптические события. Отсюда понятно, отчего старообрядцы оказались одной из наиболее консервативных и даже контрреволюционных сил, а потому со стороны революции, разрушавшей все стоящее на ее пути, потерпели страшный урон.
Практически сразу после революции на старообрядчество, как и на другие религии, обрушился шквал репрессий, то, затухая, то, усиливаясь, он продолжался почти до 80-х годов. Во время этих гонений старообрядчество оказалось особо уязвимым из-за громадной роли мирян в жизни церкви, принадлежащих к социально и экономически активным слоям, – фабрикантов, купцов, зажиточного крестьянства.
Ситуация, сложившаяся в России на рубеже веков, благоприятствовала старообрядцам, и они имели все шансы стать той закваской мощного капиталистического производства, как когда-то пуритане в Англии и в Америке. Но пролетарской диктатуре старообрядческий капитализм был нужен меньше всего, ибо частная собственность, священная к тому же с консервативной религиозной идеологией, с точки зрения революционной власти, была преступлением в квадрате. Поэтому старообрядцы лишились не только своих капиталов, но и всей сферы его возможного применения, в том числе и форм общенародного пользования. В результате репрессий, последовавших вскоре после революции, старообрядцы вновь были загнаны в резервацию, еще более худшую, чем при царском режиме. Старообрядцев коснулись практически все кампании репрессий: в 1918 году. С ними боролись как с представителями крупной буржуазии, в 20-х годах они попали под кампанию раскулачивания и расказачивания (уничтожения кулачества как класса и казачества как социальной группы), в 30-х годах – в безбожную пятилетку – старообрядчество воспринималось с точки зрения религиозных пережитков и приравнивалось к сектантам. Даже в военные и послевоенные годы, в периоды относительной передышки от гонений, старообрядцы так и не смогли оправиться. Не смотря на то, что патриотические призывы иерархии к защите Отечества от "аспида и василиска тевтонского" должны были бы восприниматься властью как проявление лояльности, старообрядцев все-таки продолжали воспринимать как элемент, чуждый структуре социалистического общества. Поэтому в годы хрущевских гонений на религию, старообрядцы снова стали объектом самой жесткой атеистической пропаганды и борьбы с религиозными предрассудками. Об отношении к старообрядцам можно судить по высказываниям одного видного пропагандиста Ф. Федоренко, который писал еще в 1965 году, что старообрядцы – это замкнутые, угрюмые, неразговорчивые люди. Цепко держащиеся за свои предрассудки, люди с подавленной волей и сознанием, трудно поддающиеся перевоспитанию. При подобном подходе общество и без жестоких репрессий будет всегда стремиться "изжить" такие явления, как старообрядчество. В годы брежневской стагнации старообрядчество продолжали разрушать без видимых гонений, без кровавых жертв, путем "естественного" умирания приходов. Нередко кучка прихожан, не имея возможности содержать храм, находившийся в аварийном состоянии, добровольно отдавала его местным властям.
Особенностью старообрядчества всегда был замкнутый, даже клановый характер. Это в какой-то мере предохраняло его от внешних воздействий, трудно было расколоть и тем более обеспечить внешнюю инфильтрацию осведомителей и провокаторов в саму старообрядческую среду.
Нельзя сказать, что все попытки Совета по делам религий "работать" с московской архиепископией заканчивались неудачей. Достаточно вспомнить архиепископа Никодима, возглавлявшего церковь с 1970 по 1986 год; в это время нередки были и запрещения в служении активным священникам, и церковь регулярно жертвовала в Фонд Мира, исполняя свой гражданский долг. Однако подобные действия оставались действиями только владыки, паства же внутренне не приняла его направления: во время чтения посланий архиепископа люди выходили из храма или демонстративно разговаривали в храме. А, учитывая то, что владыка Никодим почти не выезжал из Кишинева и в кафедральном соборе в Москве не совершал архиерейских служб, община вполне серьезно обсуждала вопрос о лишении его денежного содержания. Это лишний раз подтверждает, насколько старообрядцы не смешивают уважение к сану с чинопочитанием, и мнение Церкви может быть вполне независимым по отношению к ее главе и к политической власти.
В то же время известно, какой любовью пользовался местоблюститель епископ Афанасий, который долгое время был не у дел, вследствие недоверия к нему властей, но всего за два месяца своего местоблюстительства много сделал для церкви: он рукоположил несколько новых священников. При нем был рукоположен еще один епископ, и начались переговоры о возвращении храма. Можно сказать, что именно при Анастасии церковь начала пробуждаться от своего "оскудения и вдовства". Похороны епископа Анастасия на Рогожском кладбище собрали огромное количество народа и были актом величайшей признательности и скорби. Тогда как архиепископ Никодим не был даже похоронен на архиерейском кладбище в Москве.
Талантливые священнослужители всегда вызывали недовольство властей, особенно если они пытались выйти с проповедью в широкие слои верующих, а не ограничивались только исполнением обрядов. Наиболее значительной фигурой в старообрядческом духовенстве был о. Евгений Бобков, широко известный в религиозных диссидентских кругах 70-х – начала 80-х годов. Он поддерживал тесные контакты с представителями все возрастающего, начиная с начала 70-х годов, христианского движения. Например, с Красновым-Левитиным, о. Александром Менем и др. Сын церковного старосты, он рано испытал давление репрессивного аппарата, и был отчислен с юридического факультета МГУ за то, что обвенчался в церкви. Через некоторое время после рукоположения за активность, которая не ограничивалась узкими рамками культа, он был выслан из Москвы в Гомель без права служить и проповедовать во время приездов в Москву. Загадочная гибель в автокатастрофе в 1984 году этого златоустейшего проповедника и понимающего наставника во многом обескровила едва зарождавшееся движение пастырства.
В результате репрессий за период с 1917года по начало 80-х годов старообрядчество лишилось своих основных институтов. Вскоре после революции были закрыты монастыри. Последний монастырь в Молдавии, бывший до войны на территории Румынии, был закрыт в 1958 году. Сразу после революции ликвидировали Старообрядческий духовный институт, и старообрядцы остались без единственного учебного заведения. Полностью прекращена издательская деятельность (кроме церковного календаря). Прекратили свое существование иконописные мастерские, благотворительные заведения.
Представление о старообрядцах как о закрытых сообществах не совсем верно. В своеобразных формах до революции старообрядцы вели миссионерскую деятельность. Старообрядцы всегда строго следили за тем, чтобы на богослужении в храме только единоверцы. Но открытыми для всех были праздничные богослужения, совершаемые вне храма, крестные ходы, молебны. По большим праздникам накрывались столы на улице, куда приглашали всех желающих, особенно малоимущих и нищих. Это была единственная возможная форма миссионерства, и, следует признать, весьма эффективная. Именно это и было категорически запрещено в советское время.
Из 20 епархий Белокриницкой иерархиии на сегодняшний день осталось только 5, которые управляются митрополитом и двумя епископами. По состоянию на 1986 год на 126 приходов имелось всего 54 священника, многие из которых были преклонного возраста или больны, и 8 дьяконов. И это почти на миллион верующих, разбросанных по всей стране.
"Религия и демократия" (На пути к свободе совести II). М.,Изд. "Прогресс", 1993
|
