Главная » 2012 » Май » 11 » Шкаровский М.В. Из истории старообрядческой общины Громовского кладбища Санкт Петербурга (продолжение, ч.2)
20:50
Шкаровский М.В. Из истории старообрядческой общины Громовского кладбища Санкт Петербурга (продолжение, ч.2)
С рубежа 1928–1929 гг. начали быстро нарастать массовые гонения на Церковь. Произошло существенное изменение всего курса политики по отношению к религиозным организациям в СССР. Период относительно спокойных контактов с ними сменился длительной полосой крайне воинственного, нетерпимого отношения к Церкви. Гонения коснулись и старообрядцев.
 
В середине 1927 г. был закрыт храм поповцев-неокружников в Чубаровом переулке, в 1946 г. его здание передали под кожно-венерологический диспансер и полностью перестроили, уничтожив колокольню с куполом[38].
 
Вторая поповская «неокружническая» церковь во флигеле бывшего доме Столичного строительного акционерного общества также была закрыта согласно постановлению президиума Ленсовета от 6 февраля 1929 г.[39] Правда ее община не сдалась и обратилась с жалобой во ВЦИК.
 
После неоднократных ходатайств Лиговской общине разрешили взять в свое пользование здание уже не действовавшей к тому времени деревянной единоверческой церкви Сретения Господня на Волковом единоверческом кладбище. 20 мая 1929 г. президиум Ленсовета принял соответствующее решение, и вскоре эта церковь была вновь освящена старообрядцами во имя Покрова Пресвятой Богородицы[40].
 
Подобные процессы затронули и Громовскую общину. Еще 18 июня 1927 г. (после окончания второго учебного года) были закрыты Богословско-пастырские старообрядческие курсы при жилом доме на Старообрядческой улице, а их помещения переданы губернскому отделу коммунального хозяйства и использованы под жилье[41].
 
ОГПУ пыталось сфабриковать судебное дело на руководителей курсов под предлогом того, что на них в нарушение советских законов учились молодые люди, не достигшие 18-летнего возраста. В результате председатель президиума курсов о. Самуил Фомичев и секретарь президиума Г. Г. Лакомкин были допрошены, привлечены к судебной ответственности и во 2-й половине 1927 г. приговорены к 3 месяцам принудительных работ[42].
 
Члены Громовской общины (по поручению участников Освященного Собора 1927 г.) попытались бороться, и летом 1928 г. 5 мирян (М. Ф. Колосов, Т. П. Мальцев, Л. П. Кирпичев, А. П. Чунин, Ф. И. Пинаев) подали ходатайство об открытии новых курсов, но 3 августа отдел административного надзора НКВД РСФСР сообщил в Ленинградский областной административный отдел и инициатору обращения Т. П. Мальцеву о том, что НКВД отклонил ходатайство о разрешении открыть в Ленинграде «Богословские курсы христиан-старообрядцев»[43]. На вторичное обращение инициативной группы во ВЦИК ответа не последовало.
 
Летом 1928 г. районный стол регистрации обществ и союзов потребовали от Громовской общины создания двух отдельных приходских советов («двадцаток») для каменной Покровской и деревянной Успенской (Покровской) церквей. В ответ председатель общины И. Г. Лакомкин 27 июня написал в стол регистрации Ленгубисполкома заявление с просьбой оставить в силе существующий договор, по которому одна «двадцатка» может пользоваться и каменной церковью, и деревянной молельней: «В ведение нашей "двадцатки” переданы церковь и часовня-молельня, в которой ставят покойников и отпевают, а также совершают и др[угие] требы. В последние годы, ввиду немногочисленности нашего прихода, она была приспособлена для богослужения в зимнее время. И церковь, и часовня находятся на окраине города на Громовском кладбище, одна от другой в 15-20 саж[енях]. Другая "двадцатка” может быть выделена только из нашей общины и будет работать только часть года — одна зимой, другая летом, т[ак] к[ак] богослужения совершаются в одной церкви зимой, а в другой — летом, и причт и приход один. Деление будет чисто условное, вновь образованная "двадцатка” — фиктивной. Считая, что государство не несет никакого ущерба и не несло вот уже в течение 10 лет от того, что и церковь, и часовня-молельня находились в ведении единой "двадцатки” и что искусственное создание второй "двадцатки” внесет лишь путаницу и хаос в наше и без того небольшое церковное хозяйство, прошу Стол регистрации обществ и союзов Губисполкома пересмотреть постановление Стола регистрации обществ и союзов Московско-Нарвского райисполкома»[44].
 
На основании заявления И. Г. Лакомкина инспектор районного стола регистрации И. Н. Морозов 30 октября 1928 г. обследовал церкви и в тот же день обратился в административный отдел Леноблисполкома и Ленсовета с предложением не создавать на Громовском кладбище вторую «двадцатку», а закрыть деревянную Покровскую церковь. Это предложение попало «на благоприятную почву», и 3 ноября отделение административного надзора Леноблисполкома и Ленсовета предложило Морозову провести техническое обследование деревянной молельни «на предмет выяснения дальнейшего функционирования указанной часовни-молельни»[45].
 
Технический осмотр здания храма был проведен 15 ноября районной комиссией, которая в специальном акте указала: «Строение церкви деревянное, одноэтажное с каменной пристройкой, крытое железом. Отопление печное, водопровода не имеется. Техническое состояние строения весьма ветхое, деревянные рубленые стены сильно загнили, деревянные стойки, поддерживающие перекрытие среднего нефа, состоящее из деревянных кружальных арок, также сгнили и, кроме того, поражены грибком. Стены в некоторых местах выпучились… На основании вышеизложенного комиссия устанавливает наличие угрозы общественной безопасности, а потому доступ публики для молитвенных собраний должен быть со дня составления настоящего акта прекращен. Строение подлежит разборке».
 
В результате уже в тот же день президиум Московско-Нарвского райсовета принял постановление (протокол № 46/87, пункт 19) о плохом состоянии деревянной Покровской церкви Громовской общины: «Ввиду угрожающего состояния церкви прекратить доступ граждан для молитвенных собраний. Просить Президиум Ленсовета разрешить указанную церковь снести»[46]. 16 ноября стол регистрации райсовета сообщил в отделение административного надзора Леноблисполкома и Ленсовета о том, что Покровская церковь грозит общественной безопасности и подлежит немедленному закрытию и разборке.
 
Пытаясь спасти храм, совет Громовской общины 23 ноября подал в президиум Московско-Нарвского райисполкома заявление с просьбой не закрывать деревянную Покровскую церковь до весны 1929 г. (чтобы успеть приспособить летний каменный храм «под зимний») и сохранить ее от сноса: «1) Означенная старообрядческая молельня — единственная в Ленинграде, вынесшая на себе гнет царствования четырех последних императоров, исторически дорога для ленинградских старообрядцев; 2) разрушения времени, по нашему глубокому убеждению, не столь опасны для молящихся, как о том сказано в указанном акте; 3) при принятии нами очередного срочного, по Вашему указанию ремонта, исчезнет всякая могущая быть опасность для храма; 4) немедленное закрытие молельни лишает нас возможности удовлетворять наши религиозные нужды. Что противоречит основным законам Союза… Помимо сего Совет общины горячо протестует о сломке исторического для старообрядцев храма-молельни и считает, что меры к сохранению его в том или ином виде имеются»[47].
 
Обращение совета Громовской общины не помогло, и 6 декабря административный отдел обратился в президиум Ленсовета с предложением деревянную Покровскую часовню-молельню закрыть и снести ввиду ее возможного обвала, а культовое имущество передать по договору группе верующих[48]. В результате Малый президиум Ленсовета 11 декабря 1928 г. принял решение закрыть и снести часовню-молельню. 15 декабря 1928 г. было принято окончательное постановление президиума Ленсовета (протокол № 86, пункт 8) о закрытии часовни-молельни на Громовском кладбище: «Принимая во внимание, что здание часовни находится в угрожающем состоянии, а также учитывая, что на территории кладбища имеется другой храм, в коем верующие могут удовлетворять свои религиозные потребности, часовню-молельню на Громовском старообрядческом кладбище закрыть и снести, передав культовое имущество по договору группе верующих»[49].
 
17 декабря последовало указание отделения административного надзора инспектору по делам культа райсовета о необходимости исполнения постановления Ленсовета от 15 декабря 1928 г. о закрытии и сносе молельни и возможности верующих обжаловать это постановление во ВЦИК в 7-дневный срок[50]. Члены Громовской общины тут же использовали эту возможность и написали жалобу во ВЦИК. 23 января 1929 г. секретариат председателя ВЦИК М. И. Калинина по его личному поручению обратился в президиум Леноблисполкома с просьбой выслать постановление и доклад по делу о закрытии молельни на Громовском кладбище в связи с обжалованием со стороны старообрядцев. В ответном отношение президиума Ленсовета от 5 февраля содержалась просьба к президиуму ВЦИК санкционировать решение о закрытии часовни-молельни ввиду ее угрожающего состояния и оставить без последствий жалобу старообрядцев[51].
 
Вопрос решался в Москве около 2 месяцев, и 28 марта секретариат председателя ВЦИК известил президиум Леноблисполкома о том, что президиум ВЦИК оставил просьбу верующих относительно закрытия часовни-молельни без удовлетворения. 2 апреля 1929 г. эта информация была сообщена административному отделу, и вскоре стоявшая закрытой с 15 ноября 1928 г. деревянная Покровская церковь была снесена[52].
 
В это же время существенно выросли налоги за использование культовых зданий, в связи с чем в справке органов административного надзора Ленсовета от 1 октября 1929 г. говорилось о неуплате «двадцаткой» церкви Громовского старообрядческого кладбища ренты в размере 306 рублей. Председателем совета Громовской общины в конце 1929 — начале 1930 г. вместо И. Г. Лакомкина, который стал больше внимания уделять научной деятельности (в качестве секретаря Русского физико-химического общества, преподавателя Ленинградского государственного университета и сотрудника научно-исследовательского института), был избран А. С. Поляков[53]. 24 февраля 1930 г., после истечения срока договора Похоронного отделения с общиной старообрядцев, Громовское кладбище (в соответствие с постановлением секретариата Московско-Нарвского райсовета от 9 ноября 1929 г.) было принято в ведение районного коммунального отдела.
 
Тогда Громовская община 26 февраля подала в секретариат райсовета ходатайство о прекращении захоронений на кладбище умерших всех других исповеданий, в чем 2 марта им было отказано. В начале марта община подала в президиум Московско-Нарвского райсовета вторичное ходатайство с просьбой оставить для старообрядцев хотя бы часть кладбища, эту просьбу президиум райсовета постановлением от 14 марта удовлетворил. 3 апреля особая комиссия отвела для захоронения старообрядцев определенный участок, однако 15 апреля Громовская община подала на имя Ленинградского совета новое заявление, вновь претендуя на все кладбище. В этой связи заведующий подотделом благоустройства С. Быстриевский 26 мая написал в областной административный отдел о необходимости отказать старообрядцам в просьбе[54]. Руководство административного отдела поддержало Быстриевского и 28 мая направило в президиум Ленсовета отношение по вопросу отвода места захоронения старообрядцев на Громовском кладбище с указанием, что кладбище необходимо предоставить для общего захоронения, а в просьбе старообрядцев отказать.
 
Начальник отделения административного надзора Сеймушков в свою очередь осмотрел Громовское кладбище и 14 июня написал в президиум Ленсовета о необходимости проведений общих захоронений, отметив: «Со слов служителей культа видно, что старообрядцы обеспокоены не тем, что им впоследствии негде будет производить захоронение, а тем, что верующие не желают, чтобы захоронение производилось на их кладбище покойников других наций, ссылаясь на то, что русские люди на кладбище приходят с выпивкой на поминки и этим самым будут наносить оскорбление старообрядцам»[55]. В результате в ходатайстве Громовской общине было отказано, и на кладбище начались общие захоронения.
 
К началу 30-х гг. ХХ в. были закрыты все старообрядческие монастыри в СССР, прекратили свое существование иконописные мастерские и благотворительные заведения. Почти полностью была запрещена и издательская деятельность старообрядцев (кроме выпуска ежегодного церковного календаря). Развернулась массовая кампания закрытия и сноса старообрядческих храмов, при этом проводилась тотальная конфискация икон, утвари, колоколов, облачений и книг, было уничтожено значительное количество библиотек и архивов[56].
 
В данных условиях 9 января 1930 г. председатель и секретарь Ленинградского старообрядческого братства имени протопопа Аввакума подали в районный стол регистрации обществ и союзов заявление с просьбой считать братство ликвидировавшимся, прекратившим свою деятельность с 31 декабря 1929 г. ввиду «распада членского состава» и невозможности собрать общее собрание членов. Через 2 дня инспектор районного стола регистрации И. Н. Морозов обратился в административный отдел Леноблисполкома с просьбой снять с регистрации старообрядческое братство протопопа Аввакума согласно их заявлению от 9 января, сообщив, что печать и устав общества он уже принял. Таким образом, братство перестало существовать официально[57].
 
Всего за легальный период 1923–1929 гг. состоялось 367 собраний, не считая различных совещаний, собраний кружков, чтений и заседаний актива (регулярно устраивались также концерты, молодежные вечеринки, катания на лодках, загородные поездки и т. п.). На одном из последних общих собраний, 28 марта 1929 г., в присутствии 56 членов братства Кирпичев, недавно демобилизованный из советской армии, сделал доклад о неблагоприятном положении в ней.
 
Последними легальными председателями совета братства были: в 1926–1927 гг. Е. Ф. Николаев, в 1927–1928 гг. А. И. Коновалов и с конца 1928 г. по декабрь 1929 г. Л. П. Кирпичев[58]. В конце 1929 г. выяснилось, что для официальной перерегистрации братства необходимо представить сведения о 50 постоянных членах, что оказалось довольно сложно. Кроме того, руководители братства решили, что следует сократить его состав за счет малоактивных членов и в дальнейшем перейти на новые, в основном нелегальные формы работы с целью борьбы с наступавшими безбожием, материалистическим мировоззрением и с целью укрепления позиций Церкви (при этом занятия в кружках, учеба и организация культурного досуга братчиков оставались). Всей этой деятельностью в последние 2 с лишним года существования братства руководила «четверка»: Г. Г. Лакомкин, Л. П. Кирпичев и 2 относительно новых члена организации — И. А. Казаков и Ф. У. Панаев. Оба они приехали в Ленинград из провинции в 1925 г. для поступления на Богословско-пастырские курсы и после окончания учебы остались в северной столице, активно включившись в работу братства с 1926 г.
 
Между членами «четверки» существовало распределение обязанностей: руководство апологетическим и молодежным кружками, привлечение в братство новых людей, печатание и распространение литературы, борьба с Союзом воинствующих безбожников, установление и поддержание связей со старообрядцами в других городах, хранение общего фонда нелегальной литературы и архива организации[59]. Кроме того, ядро братства в 1930–1932 гг. составляли еще 15–17 человек не старше 26 лет. Все руководители в целях конспирации имели псевдонимы (Г. Г. Лакомкин — Волжский, Ф. У. Панаев — Вяткин, И. М. Казаков — Донской и т. д.) и переписывались, используя лимонную кислоту.
 
Архив организации до осени 1931 г. хранил у себя на квартире Л. П. Кирпичев, а затем — А. Строганов. Книжным фондом заведовал приехавший в Ленинград в 1929 г. и поступивший в Химико-технологический институт родственник арестованного священника В. П. Попов. Он же хранил и пополнял специальную картотеку из 10 тыс. карточек-аннотаций с выписками из трудов церковных авторов и зарубежных ученых с целью борьбы с антирелигиозной пропагандой[60].
 
Нелегальные собрания членов братства проходили в основном на квартирах или в зданиях Громовского кладбища, а летом — в лесу, за городом. При этом численный состав организации постоянно пополнялся. Так, из 67 арестованных по делу братства в 1932 г. старообрядцев 12 присоединились к организации в 1931 — начале 1932 г. и состояли в молодежном кружке. На последнем этапе существования братства сохранялись членские взносы — работающие перечисляли в общий фонд 1% своей зарплаты[61].
 
В это время некоторые члены Громовской общины и братства протопопа Аввакума активизировали свою переписку с проживавшими за границей, прежде всего в Румынии, старообрядцами. Еще в 1926 г. нелегально пересек советско-румынскую границу протодиакон Громовской общины Онисим Панкратьевич Цветков. Он поселился в Кишиневе (Бессарабия в то время входила в состав Румынии) и начал переписку под псевдонимом Казаков с епископом Геронтием и священником Самуилом Фомичевым. Кроме того, эти священнослужители переписывались с еще раньше уехавшим в Румынию епископом Иннокентием (Усовым). В 1928 г. Владыка Иннокентий и о. Онисим Цветков отправили епископу Геронтию письма с просьбой сообщать сведения о положении Церкви в Советском Союзе для передачи в Белокриницкую митрополию, обещая денежную помощь. Однако Владыка Геронтий, посоветовавшись с руководителями братства протопопа Аввакума, ответил отказом и сжег эти письма[62]. Впрочем, в дальнейшем переписка продолжилась.
 
Епископ Иннокентий прислал в Ленинград книгу «Служба старообрядческих мучеников». В начале 1931 г. диакон старообрядческой Одесской общины о. Григорий сообщил епископу Геронтию, что неоднократно упоминавшийся начетчик Ф. Е. Мельников вместе с одесским священником Степаном Кравцовым успешно тайно перешли советско-румынскую границу. Вскоре и сам Мельников отправил из Румынии несколько писем Владыке, последнее из которых пришло в Ленинград в декабре 1931 г. В это время епископ получил от Мельникова (ставшего секретарем Белокриницкой митрополии) составленный им «Пролог жития протопопа Аввакума», который Владыка Геронтий после молебна зачитал в церкви свт. Николая на улице Каляева 14 декабря 1931 г., в день памяти св. протопопа Аввакума (день сожжения святого на костре)[63].
 
В 1929 г. уехала в Югославию член братства протопопа Аввакума А. В. Сироткина, дочь проживавшего во Франции известного старообрядческого деятеля эмигранта В. Сироткина, который с 1920 г. переписывался с о. Самуилом Фомичевым. В дальнейшем Сироткина также вела переписку с некоторыми членами братства. Все эти факты были позднее использованы ОГПУ для обвинения руководителей братства протопопа Аввакума в шпионской деятельности, при этом без всяких оснований утверждалось, что именно братство специально направило о. Онисима Цветкова и Сироткину за границу[64].
 
Тяжелым ударом для членов братства стало закрытие церкви Воскресения Христова на углу Воронежской улице и Сайкина переулка, где на братских беседах нередко выступал епископ Геронтий с докладами «Разбор Евангелия», «Поучение о жизни святых апостолов» и др. Воскресенская церковь было закрыта согласно постановлению президиума Ленсовета и Леноблисполкома от 10 марта 1931 г. в октябре этого же года. Ее здание сначала передали под «культурные нужды» фабрики «Большевичка» (в 1934 г. там находились красный уголок и клуб фабрики), а позднее снесли[65]. Настоятель Воскресенской церкви протоиерей Самуил Иванович Артемьев стал совершать требы в Покровской церкви Громовского кладбища и Никольской церкви на улице Каляева, хотя и не был официально зарегистрирован при них[66].
 
В конце 1931 г. состоялось отчетно-перевыборное собрание «двадцатки» Покровской церкви Громовского кладбища, председателем которого был Е. Ф. Николаев. На этом собрании переизбрали состав приходского совета, но наибольшее впечатление на собравшихся произвела яркая речь епископа Геронтия, призвавшего жертвовать деньги на ремонт храма и уплату очень больших налогов. Владыка заявил, «что сейчас нас душат налогами», и если их не уплатить вовремя, то власти могут закрыть храм[67]. К счастью тогда средства для уплаты налогов и проведения требуемого ремонта удалось собрать.
 
Разгоравшиеся антирелигиозные репрессии способствовали активизации нелегальной деятельности братства. В конце 20-х — начале 30-х гг. ХХ в. его члены (Кирпичев, Панаев, Казаков и Попов) написали и нелегально выпустили ряд брошюр: «Религия и пролетариат», «Критика решений XVI съезда ВКП(б)», «Генеральная линия», «О взаимоотношениях между Церковью и социализмом» и др. В последней из указанных брошюр говорилось: «Коммунизм, объявляя коллективизацию, требует отречения от личной воли во имя свободы, он отнимает нашу волю, но свободу не дает, он влечет нас к двойному рабству, рабству плоти, страстям и рабству беспрекословного подчинения неизвестному… Коммунисты хотят уничтожить религию, но тщетны их усилия, потому что кто упадет на этот камень, разобьется.. И, разбиваясь сами, они в злобе хотят уничтожить нас. Безумные, они могут стереть с лица земли единицы, десятки, сотни, но нас — миллиарды. Мы неуничтожимы, мы — народ»[68].
 
После ареста в 1930 г. настоятеля Покровской церкви Ржева протоиерея Андрея Попова, он прислал из Ржевской тюрьмы епископу Геронтию стихотворение «Мой арест», которое переложили на ноты и пели на нелегальных собраниях членов братства. Кроме того, были созданы и исполнялись на собраниях хоровые песни «Слава борцам, погибшим за веру Христову» и «Христианский Интернационал».
 
В 1930 г. руководители братства начали писать листовки, которые распространялись среди верующих в храмах, на заводах и в деревнях. Первая из них — «Гнев пришел» — была написана в конце 1930 г. С целью распространения литературы братства по поручению епископа Геронтия в деревню ездили прислуживавшие в церкви Громовского кладбища монахини Агния (Шелгунова) и Еликонида (Лебедева). И. А. Казаков пересылал религиозные брошюры студентам в вузы, ездил агитировать в Тулу и т. д.[69] Листовки и брошюры размножались на квартирах, в зданиях Громовского кладбища и даже в государственных учреждениях. Так, в частности, работавшая машинисткой в портовой таможне дочь председателя «двадцатки» старообрядческой Никольской церкви на улице Каляева В. В. Королькова Анна Васильевна по поручению епископа Геронтия печатала листовки братства у себя на работе. Позднее, при разгроме братства, агенты ОГПУ нашли и конфисковали 2 типографских пресса, 1 ротатор, 3 пишущих машинки и большие запасы бумаги[70].
 
К 10-летней годовщине создания организации Л. П. Кирпичев написал листовку «19 марта 1922 — 19 марта 1932», в котором говорилось: «Прошло десять лет, десять лет жизни в тяжелых подпольных условиях, заставляющих всегда озираться и быть осторожными. Немного осталось на своем посту из начавших это дело. Но дело не гибнет. На место уходивших новые и новые со свежими силами вступают в бой с готовящими путь Антихристу. Множество наших братьев и отцов страдают сейчас в тюрьмах и ссылках. За это время "Братство” воспитало в своей среде верных староверов, способных стоять и бороться за правую веру. Наш путь еще только начался, накопился теперь опыт работы. Многие тысячи людей, не знающих нас, призывают на нас Божие благословение и помогают нам. Пусть не устрашат грядущие тюрьмы и ссылки, будем веровать, что на место каждого вырванного из нашей среды станут двое новых борцов»[71].
 
19 марта на квартире у Козыревых состоялось юбилейное нелегальное собрание членов братства, на котором присутствовали 20 человек. Выступивший на этом собрании с докладом Кирпичев говорил о необходимости активизировать работу организации, не страшась арестов, ссылок и т. п. Листовку, посвященную 10-летней годовщине создания братства, размножили в 30 экземплярах и раздали при выходе после всенощной прихожанам Покровской церкви Громовского кладбища[72]. Руководители братства (в основном Кирпичев) также написали к 1 мая листовку «Социальный взгляд на Пасху», которую предполагалось распространять среди верующих: «Граждане! Приближается день 1-го мая, который совпадает в этом году с христианским праздником Воскресения Христова (Пасхой). Враги и душители веры Христовой в этом году, как никогда, сосредотачивают свою вражескую силу против Великого Христианского праздника… В день Светлого Христова Воскресения Вам, преданным христианам, всем без исключения надлежит быть в святом храме и сотворить радостную молитву к Богу, прося его избавить веру Христову от грубого насилия Советских властей». Под листовкой стояла подпись — «Ревнители веры Христовой».
 
Размножить и распространить эту листовку не успели, хотя некоторые члены братства все-таки прочитали ее[73]. К Пасхальной заутрене, в ночь на 1 мая, руководители братства хотели устроить большой фейерверк во время торжественного крестного хода. 8–9 апреля 1932 г. на квартире Г. Г. Лакомкина состоялось последнее нелегальное собрание руководителей братства, с участием епископа Геронтия. На нем было решено созвать 17 апреля совещание наиболее активных прихожан и членов причта Покровской церкви (примерно 15 человек), на котором планировались обсудить меры в случае закрытия последних ленинградских старообрядческих храмов Белокриницкого согласия к Пасхе (такая угроза была вполне реальной).
 
10 апреля Лакомкин передал протоиерею Василию Космачеву и священнику Самуилу Фомичеву письменные приглашения на намеченное совещание[74]. В данной связи руководители братства подготовили протестное письмо во ВЦИК, под которым планировали собрать подписи среди членов Громовской общины. В этом чрезвычайно смелом обращении отмечалось: «В силу грубого нарушения конституции, дающей равное право верующим и неверующим, мы, нижеподписавшиеся, протестуем против действий правительства и некоторых организаций, пользующихся его покровительством, и требуем: 1. Не закрывать церкви; 2. Не налагать грабительских налогов на церкви и духовенство. 3. Дать право проживать служителям культа в их квартирах и на общих основаниях. 4. Отменить антирелигиозную пропаганду в школе. 5. Категорически запретить безобразные сборища у храмов в дни церковных праздников. 6. Разрешить религиозные издания на равных правах с антирелигиозными и другими изданиями»[75].
 
Таким образом, к моменту своего разгрома братство имени протопопа Аввакума, несмотря на нелегальное положение, находилось на подъеме. Однако его активная деятельность была остановлена советскими карательными органами, использовавшими запланированное на 17 апреля совещание и возможное распространения листовки к 1 мая в качестве предлога для давно намеченной крупномасштабной репрессивной операции.
 
В трагическую ночь с 13 на 14 апреля 1932 г. (после службы «Марьино стояние») агенты ОГПУ нанесли страшный удар по старообрядцам северной столицы, подвергнув тем или иным формам репрессий более 160 человек: все духовенство епархиального центра Белокриницкого согласия в Ленинг­ раде, в том числе епископа Геронтия, большинство певчих, постоянных прихожан Покровского и других храмов, а также почти всех членов братства имени протопопа Аввакума, включая подростков.
 
В эту ночь началось следствие по делу«Всероссийского союза старообрядческих братств» (уже давно не существовавшего) и «Ленинградского братства имени протопопа Аввакума», по которому прошло в качестве обвиняемых 67 человек (46 из них были арестованы в ночь с 13 на 14 апреля, 3 человека — 17–18 апреля, 5 человек — 31 мая и с 13 взяли подписку о невыезде)[76]. Епископ Геронтий был арестован в своей квартире на Громовском кладбище вместе с проживавшим там же членом «двадцатки» Покровской церкви Ф. А. Дружининым (агенты ОГПУ придавали большое значение тому, что Дружинин ранее служил в армии генерала Юденича). При аресте у Владыки были конфискованы его переписка с приходами епархии, другими архиереями, а также некоторые брошюры и воззвания братства протопопа Аввакума.
 
Всего состоялось 2 допроса епископа — 8 мая и 9 июля 1932 г., на которых следователи смогли добиться очень немного. Владыка Геронтий мужественно заявил: «Советской власти подчиняюсь, но с церковной ее политикой я не согласен и не одобряю». Кроме того, он показал, что «мысль объединить все братства СССР в один всероссийский центр» фактически не была «приведена в исполнение», а братство протопопа Аввакума распалось в 1929 г., добавив: «О нелегальной контрреволюционной деятельности "братства” в дальнейшем мне ничего не известно». Владыка также подтвердил факт своей переписки с проживавшими в Румынии епископом Иннокентием (Усовым) и протодиаконом Онисимом Цветковым, о которой и так было известно следователю[77].
 
Помимо епископа Геронтия были арестованы все остальные священнослужители — поповцы Белокриницкого согласия в Ленинграде: протоиерей Василий Космачев, священники Самуил Фомичев, Василий Евсиков, Самуил Артемьев и протодиакон Харлампий Марков. Особенно мужественно вел себя на допросах, несмотря на 70-летний возраст, настоятель Покровского храма о. Василий. Он заявил следователю, что отрицательно относится к политике властей, направленной против религии, и признает необходимость борьбы с безбожием, но о деятельности братства протопопа Аввакума фактически отказался давать какие-либо показания[78].
 
Настоятель Покровской церкви поповцев-неокружников на Волковом кладбище о. Василий Епифанович Евсиков показал, что он не входил в братство, хотя епископ Геронтий убеждал его это сделать. Однако факта обнаружения у о. Василия при обыске печатного материала Громовской общины оказалось достаточно для его последующего осуждения[79].
 
Сын епископа Геронтия Г. Г. Лакомкин был арестован в своей квартире на Громовском кладбище, при обыске у него нашли и конфисковали не только документы братства протопопа Аввакума, но и церковные рукописи XVI в. (всего агенты ОГПУ нашли во время обысков 65 различных нелегальных литературных произведений братства). На первом допросе 8 мая 1932 г. Лакомкин показал, что он «против антирелигиозной политики советской власти», и в дальнейшем довольно подробно рассказал о деятельности братства[80].
 
Не меньшее значение органы ОГПУ придавали аресту племянника епископа, хотя он руководящей должности в братстве протопопа Аввакума никогда не занимал. В следственном деле сохранилась записка начальства руководителю карательной операции: «Т. Баруздин. Лакомкин Иван Георгиевич — преподаватель ЛГУ должен быть арестован обязательно». В записке указывались 3 возможных адреса проживания И. Г. Лакомкина (якобы «члена контрреволюционной монархической организации»), по одному из которых он и был схвачен. Однако нужных показаний следователям от Ивана Георгиевича добиться не удалось. Он лишь сообщил, что регулярно посещал собрания братства по вторникам и четвергам, иногда делал на них доклады и руководил братским кружком пения[81].
 
В ночь с 13 на 14 апреля 1932 г. были арестованы еще 2 родственника Лакомкиных — зять епископа Донского Геннадия (Лакомкина) Иван Геннадиевич Усов и его дочь Зоя Ивановна. В 1927–1930 гг. И. Г. Усов был секретарем епархиального совета Донской епархии, однако в 1930 г. органы ОГПУ арестовали епископа Геннадия и его дочь — Марию Георгиевну (жену И. Г. Усова). В том же году Иван Геннадиевич с дочерью переехал в Ленинград и стал членом Громовской общины[82]. Следует упомянуть также арест двух прислуживавших в Покровском храме Громовского кладбища монахинь — Агнии (Шелгуновой) и Еликониды (Лебедевой), председателя «двадцатки» старообрядческой Никольской церкви на улице Каляева В. В. Королькова и его дочери. Пытаясь спасти дочь, Василий Васильевич взял всю «вину» на себя, сказав, что она печатала листовки братства исключительно из чувства послушания отцу, и попросил наказать лишь его[83].
 
К концу лета следствие по делу братства протопопа Аввакума закончилось, и 8 сентября было принято решение об освобождении из-под ареста 11 человек, так как их принадлежность к братству не подтвердилась (правда, в дальнейшим их вновь подвергли репрессиям).
 
14 сентября выездная сессия Коллегии ОГПУ приняла постановление по этому делу:
 
1. Просить Коллегию ОГПУ рассмотреть дело вне очереди;
 
2. Волковское кладбище ликвидировать;
 
3. Приступить к изъятию имущества, подлежащего конфискации[84].
 
В обвинительном заключении следственного дела № 750 о контрреволюционных церковно-политических организациях «Всероссийский союз старообрядческих братств» и «Ленинградское братство имени протопопа Аввакума», составленном в конце августа и утвержденном 10 ноября 1932 г., говорилось:
 
«Формула обвинения.
 
В апреле 1932 г. СПО ПП ОГПУ в ЛВО ликвидированы существовавшие в Ленинграде контрреволюционные церковно-политические (старообрядческие) организации под названием "Всероссийский Союз cтарообрядческих братств” и "Ленинградское братство имени протопопа Аввакума”. Эти контрреволюционные организации представляли собой нелегальные объединения старообрядцев г. Ленинграда, главным образом старообрядческой молодежи. Руководящие круги "ВССБ” и "БПА”, являвшиеся бывшими крупными собственниками, кулаками, торговцами и служителями культа, ставили себе целью нелегальную контрреволюционную деятельность, борьбу за классовые интересы ликвидируемых строительством социализма капиталистических элементов города и деревни; борьбу за свержение диктатуры пролетариата и капиталистическую реставрацию. Одной из частных задач "ВССБ” и "БПА” являлась борьба за политико-экономические интересы старообрядческой церкви как органа эксплуатации религиозных предрассудков трудящихся, борьба против политики ВКП(б) и советской власти в религиозном вопросе.
 
Используя суеверия, обособленность и политическую малограмотность массы верующих старообрядцев, руководители "ВССБ” и "БПА” поставили своей задачей организовать их под лозунгом защиты православия и старообрядческой церкви для контрреволюционной борьбы с советской властью. "Братство имени протопопа Аввакума” имело свою разработанную программу деятельности, строгую структуру построения организации, установленные методы конспирации — клички, шифры, систему членских взносов и организованную "технику” массового изготовления (печатания) контрреволюционных и антисоветских брошюр и листовок.
 
Практически контрреволюционная деятельность организации "Братство имени протопопа Аввакума” заключалось:
 
1. В широкой вербовке в организацию всей сочувствующей и тяготеющей к религии антисоветски настроенной молодежи города и деревни и антисоветской обработки ее в специальных кружках организации, с целью создания мощной антисоветской организации в противовес организациям Коммунистической партии и комсомолу.
 
2. В создании контрреволюционного центра, объединяющего аналогичные старообрядческие братства в Союзе ССР под названием "Всероссийский Союз старообрядческих братств” и систематическом участии в руководстве филиалами данной контрреволюционной организации на периферии СССР.
 
 3. В активной религиозной и антисоветской пропаганде среди верующей части населения и активных антисоветских выступлениях в рабочих клубах г. Ленинграда с целью срыва антирелигиозной работы в них.
 
4. В массовом нелегальном выпуске печатных контрреволюционных произведений и листовок и распространии их среди верующих.
 
5. В установлении организационной связи с белоэмигрантскими старообрядческими организациями в Кишиневе (Румыния) и Париже.
 
6. В развернутой антиколхозной и антисоветской агитации и пропаганде среди крестьянства с целью срыва колхозного строительства.
 
7. В подготовке контрреволюционной демонстрации в день 1-го мая и контрреволюционного выступления верующих масс против Советской власти. Оперативная ликвидация контрреволюционных организаций "ВССБ” и "БПА” произведена в момент наибольшей активизации и развертывания их организационной и практической контрреволюционной деятельности; ликвидацией этих организаций было предотвращено выступление в день 1-го мая и пресечены попытки массового распространения контрреволюционных листовок, заготовленных организациями с целью срыва первомайских торжеств.
 
По делу в качестве обвиняемых привлекаются 67 человек — членов организации. Всем обвиняемым предъявлено обвинение в преступлении, предусмотренным ст. 58 п [унктом] 10 УК. Социально-политическая характеристика личного состава организации. "Всероссийский Союз старообрядческих братств” и "Ленинградское братство протопопа Аввакума” состояли из социально-враждебных диктатуре пролетариата элементов: бывших собственников, купцов, кулаков, служителей культа и выходцев из их семей.
 
Основными социально-политическими факторами, проявлявшими непосредственное активное участие обвиняемых в контрреволюционной деятельности, было:
 
1) Личная ущемленность обвиняемых в результате Октябрьской революции и режима пролетарской диктатуры (конфискация собственности в период Октябрьской революции, налоговое ущемление, раскулачивание, репрессирование за к[онтр]р[еволюционную] политическую деятельность) или родственная связь с ущемленными и репрессированными Сов[етской] властью элементами.
 
2) Принадлежность обвиняемых к служителям культаи активу старообрядческой церкви — религиозно-политической организации, находящейся в руках и отстаивающей классовые интересы капиталистических элементов города (б[ывшее] купечество) и деревни (кулачество).
 
3) Имущественные и политические интересы, идеологическая враждебность диктатуре пролетариата обвиняемых. Особенностью "БПА” являлось наличие в составе значительного процента молодежи — учащихся, научно-технических работников, сов[етских] служащих — выходцев из старообрядческих кулацких и купеческих семейств, и в силу соответствующего воспитания и социальной враждебности сов[етскому] строю принявших участие в к[онтр]р[еволюционной] работе»[85].
 
После 9-месячного содержания арестованных в тюрьмах Ленинграда Особое совещание Коллегии ОГПУ 22 ноября 1932 г. вынесло приговор 11 главным обвиняемым: епископ Геронтий, о. Самуил Фомичев, Г. Г. Лакомкин, Л. П. Кирпичев, Ф. У. Панаев, И. А. Казаков, Ф. А. Дружинин были приговорены к 10 годам заключения в концлагерь, а И. Г. Лакомкин, В. П. Попов, Е. П. Кирпичев и П. С. Макаров — к 5 годам заключения в концлагере. Через неделю, 28 ноября, Особое совещание Коллегии ОГПУ вынесло приговор остальным 56 обвиняемым: 20 человек приговорили к 3 годам заключения в концлагере, 12 — к ссылке на 3 года в Северный край, 6 — к ссылке на 3 года в Казахстан, 5 — к ссылке на 3 года в Среднюю Азию, 7 — к лишению права проживания в 12 крупнейших городах СССР на 3 года с прикреплением к определенному месту жительства (что означало высылку из Ленинграда) и 6 человек — к ссылке на 3 года в Северный край условно. Уже в декабре 20 осужденных отправили отбывать срок в Свирлаг ОГПУ (Свирские лагеря, расположенные на реке Свирь в Ленинградской области), 11 человек выслали этапом в Архангельск и 5 — в Ташкент[86].
 
В то же время, в декабре 1932 г., был вынесен приговор Особого совещания Коллегии ОГПУ по другому, самостоятельному следственному делу Громовской общины. В результате некоторые уже осужденные старообрядцы получили новые, значительно большие сроки заключения: протоиерей Василий Космачев и протодиакон Харлампий Марков вместо 3 лет ссылки в Среднюю Азию — по 10 лет заключения в концлагере, а И. Г. Лакомкин вместо 5 лет заключения в концлагере — 10 лет. 11–13 января 1933 г. их отправили отбывать срок в город Соликамск Пермской области (Вишлаг ОГПУ)[87]. 60-летнего епископа Геронтия этапом направили отбывать 10-летний срок лагерей в республику Коми.
 
Тяжелая работа, необустроенные бараки , сильный холод, соседство с уголовниками, жестокая админист рация, голод стали для него тяжелым испытанием. От недоедания у Владыки Геронтия началась и несколько раз сильно обострялась цинга, распухали ноги. Несмотря на это, за все 10 лет, проведенных им в лагерях, он ни разу не поел мяса и не нарушил установленных церковным уставом постных дней. Во время заключения епископ сменил много должностей: работал санитаром, был дневальным и старостой в бараке, долгое время занимался изготовлением хвойного кваса, разработав для этого свою уникальную авторс кую технологию. Его твердая вера, терпение, принципиальность и трудолюбие (несмотря на преклонный возраст и слабое здоровье), оптимизм и неиссякаемая любовь к окружающим снискали ему уважение со стороны соузников и в глазах начальства. И в условиях ГУЛАГа архипастырь не прекращал свою апостольскую миссию. Все годы, проведенные в лагерях, он умудрялся тайно сохранять Святые Дары, причащался сам, напутствовал других. Владыка старался не упустить любую возможность обратить к Христу кого-либо из заключенных, а иногда даже представителей лагерной администрации[88].
 
 
Начало -
 

 
Категория: Новости Самстара | Просмотров: 1314 | Добавил: samstar2
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]