Староверы из Резекне в лаптях уходили на заработки в Петербург, чтобы вернуться богатыми и подарить своему городу самые большие колокола в Латвии…

 

Говорят, что когда Иван Петрович Синицин привез в Резекне свой чудо–колокол, он специально сел в коляску и велел кучеру скакать за 40 верст, проверяя — как далеко разносится колокольный звон… По нашим меркам меценат домчался до нынешней российской и белорусской границ и даже удалился в глубь этих ныне иностранных территорий — но и там, на рубеже, все еще слышался особенный, резекненский колокольный звон…

Резекене называют городом на семи холмах. И на одном из этих холмов стоит староверская моленная. Справа, за склоном горы, начинается деревня Поцелуевка. Почему ее так назвали — никто не помнит. Но уже не одну сотню лет жарким июльским полднем по сожженной солнцем траве уходят влюбленные туда, где поля невидимо соединяются с прохладным лесом. А зимой сама деревня торжественно въезжает в город на заснеженных санях — с длинными бородами мужчин и огромными платками женщин, строго заколотыми булавками у подбородка…

Прошло более столетия, но и сегодня в тихую погоду звон подаренного миллионщиком Синициным староверского колокола покрывает весь город. И двухэтажные кирпичные домики с коваными балконами, чудом уцелевшие во время войны. И безликий промышленный микрорайон, и даже ближайшие дворянские усадьбы, которые доживают свой век, покрываясь травой забвения.

Этот звон колокола и сегодня заставляет Резекне жить по невидимому древлеправославному закону. И весь город традиционно притихает, вступая в рождественский пост, и даже репертуар местного театра меняется в это время — из него временно изымаются веселые комедии…

Городок провинциальный


Что это за русские люди особой щедрости жили в Резекне в старину, почему мы называем их миллионщиками и есть ли такие люди сегодня? Об этом мы беседуем с Владимиром Никоновым, потому что он — не только председатель Резекненской Кладбищенской старообрядческой общины, но и автор нескольких книг по истории Латгалии.

— Колокол нашей общине подарили два Синициных. Фамилия эта происходит от прозвища — Синица. Потому что в начале XIX века фамилий не было. Были только прозвища. И только после отмены крепостного права фамилии пошли. Итак, колокол пожертвовали два Синициных — Иван Петрович и Максим Екимович. И их судьбы приблизительно одинаковы. Это уход в Петербург на заработки, удачные подряды — и, как результат, — большие капиталы. Иван Петрович Синицин, говорят, даже был вхож и во дворец. Очень высокие связи были у него. То есть он был подрядчиком довольно серьезного уровня.

— Скажите, а тогда это было распространенное явление — что староверы из Режицы уходили на заработки в Петербург, в Варшаву и богатели там; или это было что–то необычное? А если это была традиция, то чем она была обоснована? Отчего это происходило?

— Это объяснялось экономическим положением. Во–первых, только что отменили крепостное право — и произошел большой выброс свободной рабочей силы. Во–вторых, наших староверов начали сгонять с земли. Староверы пришли в Латгалию еще во времена Польского государства, свои земли они брали в аренду, а договоры заключались устно — на таком патриархальном уровне, можно сказать — на честном слове. Арендаторами были поляки, и в конце XIX века они стали староверов выживать — в общем–то, мстить, ибо только что бесславно закончилось польское восстание 1863 года.

— И мы знаем, что староверы поляков не поддержали. А наоборот — своих же помещиков связывали и отправляли под конвоем к уряднику — как бунтовщиков…

— Да, и за это поляки, как арендаторы, стали их давить. И если раньше староверы жили на своей земле, имели крепкие хозяйства, то теперь у них была выбита почва из–под ног, и они были вынуждены оставлять дома, семьи и уходить на заработки.

По следам Саввы Морозова


— Невольно возникает параллель с сегодняшней ситуацией. И сейчас из Латвии многие люди уезжают за рубеж, потому что здесь уже не находят работы… И куда же тогда уходили наши староверы?

— В Москву, в Петербург. А в другую сторону — Минск, Варшава.

— А почему не Рига?

— В Ригу тоже ходили, но это относительно близко. Я вот по своим знаю — у меня дед в Варшаве дома строил, в Минске тоже строил, и отец мой в Минске родился. Потому что чем больше город — тем больше шансов заработать на подрядах хорошие деньги. Обычно уходили мужчины, а семьи оставались дома. В основном это были летние сезонные строительные работы. Вот так — уходили на лето, потом возвращались с деньгами, и снова — по кругу.

— А как простые строители могли там так фантастически разбогатеть? Ведь сегодня никому из тех, кто уехал на заработки в Ирландию или Англию, это не удалось. Вот вы говорите: Синицин даже стал вхож во дворец… Как начал формироваться этот староверский купеческий слой в Латгалии? Как происходил этот процесс?

— Предположим, старовер брал где–то на чужой земле первые подряды. На этом зарабатывал, откладывал деньги. Брал еще какой–то более серьезный подряд. И если удачно шло — значит, шел прирост капитала.

— Скажите, а когда наши староверы уходили в Петербург или в Варшаву, они могли рассчитывать на поддержку своей общины? Или каждый был там, вдали от дома, сам за себя?

— Ну, если в этом городе находились старообрядцы единого согласия — то, думаю, помогали. Например, наша Режицкая община ориентировалась на Москву, на Преображенское кладбище. Но в целом направлений много было, и рассчитывать надо было все–таки на себя.

— И какими качествами обладали староверы, что они так хорошо поднимались?

— Трудолюбие. Честность. Трезвость. Это не так, как сейчас уже — подраспустились… Если говорить о тех же праздниках, то, скажем, на Рождество никакого алкоголя не было раньше. Точно так же и на Троицу — никогда на кладбище ничего не пили, приходили, молились и уходили… Вот эти качества наших староверов поднимали.

Эти качества вообще староверский капитал высоко подняли. И даже в первой половине XIX века старообрядческий капитал в России имел ведущее значение — возьмите все эти заводы в Подмосковье: Морозовы, Рябушинские… Но во второй половине столетия ситуация начала меняться. Пришел немецкий капитал, пришел европейский капитал, они оттеснили староверов. Пошли банки, вся эта новая система. А староверы все–таки достаточно патриархально предпринимательством занимались. Им не положено было даже деньги под проценты давать…

Именем революции


— Но все–таки считается, что наши староверы — особенно из тех, высоко поднявшихся, как Савва Морозов, — они как бы не совсем самостоятельны были, и община им очень помогала. Что община старалась вкладываться в таких людей, чтобы они, поднявшись, в свою очередь могли помогать общине. Вы о таком явлении слышали?

— Нет, все–таки поднимались сами. И сами помогали общине. Умирая, наш миллионщик Синицин пожертвовал порядка 100 тысяч рублей в ценных бумагах только на богадельню.

— А что такое эти 100 тысяч, с чем сравнима сегодня эта сумма?

— По тем временам в Режице чернорабочий 8–12 рублей в месяц получал. Вот и сравните… Вообще, тогда много жертвовали. Можно и тех же Щербаковых, и Морозовых вспомнить наших, режицких.

— Хорошо, вот наступили наши времена. Многие в Латгалии получили наследственное имущество. Земли, дома каких–то своих предков. Кто–то поднялся в Резекне до уровня Синициных?

— Да нет…

— А почему нет? Или народ обмельчал? Или экономические условия не использованы? И когда вообще был подъем старообрядческий? Во времена Первой республики, до революции?

— До революции, конечно. Во времена Первой независимости все в регионах снизилось — в Россию не пойдешь, все в пределах Латвии. А староверский капитал в России уже отобран… Вот двоюродный брат моего деда до революции в Питере был миллионщиком. А после революции — все, нищий. Все разграбили. И второго Синицина — Ивана Петровича — тоже разграбили. Он в юности был человек малограмотный, но когда–то случайно на базаре связку книг купил. И стал библиофилом. И, разбогатев, стал скупать библиотеки по всей России. Так вот, после революции все его книжные собрания — а там были уникальные раритеты — были через международные организации за границу распроданы… В общем, ободрали наших миллионщиков, как липку. И больше староверы так высоко никогда не поднимались…

Новый исход


— Скажите, пожалуйста, а теперь, когда в посткризисный период староверы резекненские за границу уезжают, как они конкурентоспособны на этом рынке труда? Они сейчас уже не имеют каких–то выигрышных позиций, как в те времена, когда Синицин уходил в Петербург?

— Я думаю, только наследственные личностные качества у них остаются. Каких–то особых позиций уже нет.

— А как вам кажется — это такой естественный процесс для староверов: как когда–то их прадеды ездили на заработки в Петербург, так теперь их правнуки едут в Ирландию? Или что–то иное происходит?

— Сейчас совершенно другой процесс идет. Это процесс принудительного, по сути дела, перемешивания населения. Целевой процесс, политический. И происходит он в рамках глобализации. Раньше за этими отхожими промыслами стояли чисто экономические мотивы. А теперь — чистая политика. Экономика используется лишь как рычаг, способствующий выдавливанию людей… Но чувствуют наши староверы там себя не очень хорошо. Такое чувство, как тоска, присутствует. Вплоть до того, что в Лондоне они даже попытались общину староверскую организовать. И ездили туда наши наставники, служили там периодически. Но большого развития это дело не получило, поскольку люди разбросаны на очень значительные расстояния. Но человек шестьдесят где–то на службу собирались. Наших, латгальских староверов.

Староверы и глобализация


— Как вам кажется, а со временем такая старообрядческая община все–таки появится в Англии?

— Трудно сказать. Если судить по Америке — то скорее всего нет. Например, в Орегоне — там живут староверы — пошла уже ассимиляция, язык забывается. Да и службы стали переходить на английский язык. Самый серьезный сигнал — когда уходит родной язык… Конечно, наши староверы — латгальские — хотели бы вернуться, и как только появляются экономические условия, возможность устроиться здесь и нормально жить — они сразу едут назад. Но это такие маленькие ручейки в общем процессе глобализации…

— То есть вы считаете, что глобализация угрожает именно самой староверской общине — которая 300 лет прожила, и поляков пережила, и всех пережила?

— Видите ли, процесс глобализации — это вообще перемешивание, нивелировка населения. Дабы не было каких–то крупных — религиозных, национальных — групп. Ведь легче управлять такой кашей смешанной. Ну и соответственно — дальнейшие усилия будут направляться на то, чтобы эти остатки традиционного общества, эти цельные ядра — разбить… И это касается не только староверов, любой общины традиционной.

— И все–таки. Вот на календаре у староверов — новый 7521 год. И что бы вы сказали в этом 7521 году от сотворения мира нашим читателям? Какая у нас перспектива на этот год, как вы ее видите, что бы вы им пожелали?

— Что пожелать? Пожелать веры. Выдержки, наверное. Очень важно, когда у человека в душе спокойствие, гармония. Хочется пожелать гармонии в жизни, радости от жизни. Но вера, именно вера во многом, если не в основном, как раз и дает эту гармонию…

Лариса Персикова, Ника Персикова

 

Еженедельник "Вести", 3 января 2013 ( № 1)