Предание утверждает, что поэт, с именем которого связано само введение кондаков в церковную службу, диакон Роман, был выходцем из города Вирита (современный Бейрут) и творил во времена императора Анастасия Дикора (годы правления 491 – 518), состоя в причте одного из главных храмов Константинополя. В житии, записанном несколько веков спустя после его смерти, почти не содержится конкретных биографических сведений. Основную его часть составляет следующее сказание. Диакона Романа, благочестивого и добродетельного, но обладавшего слабым и незвучным голосом, часто обижали более одаренные певцы. После особенно тяжелого оскорбления ему во сне явилась Пресвятая Богородица и дала съесть некий свиток. На следующий день Роман участвовал в праздничной службе Рождества Христова. Он взошел на амвон и, подвигнутый Божиим Духом, дивным голосом запел никем прежде не слыханное песнопение: «Девая днесь Пресущественнаго раждает…»

Легенда эта навряд ли может претендовать на историческую достоверность. Некоторые обстоятельства дают понять, что с самого начала своего пребывания в Константинополе Роман был очень уважаемым человеком. Его песнопения вошли в богослужение столицы уже при его жизни, причем сразу в очень большом объеме. Они составили целый сборник, называемый Кондакарём, который сохранился до нашего времени далеко не в полном составе. Очевидно, что Роман не импровизировал, а усиленно и кропотливо работал над своими кондаками в течение долгих лет. И делал он это не спонтанно, а по поручению или заказу, причем инициатива могла исходить от кого-то из высших лиц церковной иерархии или государства. Возможно, именно благодаря своей поэтической известности он и был вызван в Константинополь и включен в состав обеспеченного столичного клира. (Это было самое простое средство обеспечить его достаточными средствами для жизни и творческой работы.) Предание утверждает, что всего им было создано до тысячи кондаков. Если имеются в виду кондаки не в нынешнем смысле, а именно те, что назывались этим словом в V-VI веках (то есть поэмы из 20-30 больших строф), тогда собрание всех сочинений Романа могло бы составить примерно 30 объемистых печатных томов, а сам Роман – был бы признан чемпионом среди поэтов всех времен и народов по творческой продуктивности. Как бы то ни было, в рукописях сохранилось лишь несколько десятков его гимнов на великие праздники, на дни Страстной седмицы и на некоторые воскресные дни церковного года. В богослужебной практике ни один из них, к сожалению, не удержался, поскольку после VII века кондаки были вытеснены из употребления новым жанром литургической поэзии – канонами.

Сам Роман мог вовсе не участвовать в публичном исполнении собственных гимнов. Делом Романа было писать тексты. Распевы для этих текстов, вероятно, составлялись кем-то другим: оба таланта – поэтический и музыкальный – может сочетать в высокой степени лишь очень редкая личность. Отдельные строфы, составляющие кондак, – икосы, пелись на амвоне певцом-псалтом. Он стоял со свитком в руках, подобно тому как по традиции изображается прп. Роман на иконе Покрова Пресвятой Богородицы. Хор припевал последнюю строку каждого икоса: все икосы имели общее окончание. Это было похоже на то, как в наше время читают Акафист Богородице на утрене в субботу Похвалы; только византийский псалт не читал погласицей, а пел определенным распевом, единым для всех икосов. Хор исполнял полностью только зачин кондака – несколько вступительных кратких стихов, называемых прооймиями. Вот эти самые прооймии и были частично оставлены в богослужении, когда сами кондаки из обихода вышли. Их-то мы и называем сегодня «кондаками», хотя они по размеру своему занимают не длинные свитки, а всего несколько строчек. Так, упомянутый кондак «Девая днесь» изначально был первым прооймием большой поэмы на Рождество Христово, а кондак «Иже утробу Девичу освятив…» - третьим прооймием кондака, посвященного празднику Сретения. Первый прооймий этого кондака - «Лик ангельский дивится чудеси…» - впоследствии стали использовать в качестве седальна на утрене того же праздника.

Таким образом, от монументальных творений прп. Романа в нынешних богослужебных книгах остались лишь мелкие разрозненные отрывки. Однако нельзя не удивиться тому, что даже эти фрагменты воспринимаются нами как нечто цельное и законченное. Тот же самый кондак (или, по-старому, прооймий) Рождества «Девая днесь» в нескольких элементарно простых словах дает целую картину праздника и его богословское осмысление. Так емко охватить самое главное в евангельском событии может лишь настоящий и крупный талант.

К характеристике литургической поэзии Романа надо прибавить еще один отличительный штрих. Его творческая деятельность пришлась на время ожесточенной борьбы вокруг догмата Халкидонского собора (451 г.) о нераздельном и неслиянном соединении двух природ во Христе. Император Анастасий являлся противником Халкидонского собора; некоторые известные иерархи – сторонники догмата о двух природах – были при нем смещены с кафедр и отправлены в ссылку по политическим обвинениям. Недовольство столичной бедноты за годы правления Анастасия несколько раз выливалось в кровавые бунты. Внешним предлогом для этих выступлений подчас выставлялась борьба за православное учение Халкидона. В то же время, например, в Сирии и Египте, чернь бунтовала и грабила под зеркально противоположными лозунгами. Современник, чуждый политической пристрастности, мог видеть, что во всех таких случаях «ревность по правой вере» лишь прикрывала разгул грубых страстей и служила оправданием жестоких преступлений. Так вот, литургическую поэзию Романа отличает то, что он никогда не превращает славословие в клич победившей церковной партии, никогда не смешивает хвалы Богу с проклятиями неправомыслящим (что является типичным, например, для гимнов периода борьбы с иконоборством). В кондаке Сретению мы увидим, что жестокие разделения среди христиан по вопросу о страданиях Христа, о Его плоти Роман справедливо сравнивает с тем оружием, которое, по пророчеству Симеона Богоприимца, «пройдет душу» Его Пречистой Матери. Несомненно, зрелище церковного раскола, которому сопутствовали ненависть и насилие, доставляет боль и душе самого поэта. Он зовет к глубинно-сердечному созерцанию евангельского таинства, способному реально преобразить душу молящегося. Это именно он впервые вводит в византийскую гимнографию лики ангелов, безмолвно дивящихся чуду смиренного схождения Бога к людям, призывая своих слушателей уподобиться их благоговению, их удивлению. Не в спорах, не в проклятиях, не в побоищах и погромах «во имя истинной веры», а только в этом тихом удивлении перед совершенной и чистой красотой дел Бога и возможно истинное богословие, – настаивает поэт.

В эпоху бесконечных и страстных выяснений догматической истины прп. Роман призывает Самого Христа указать человечеству путь к истине. Свой гимн Сретению Господню он завершает молитвой о церковной пастве, увлеченной в раздоры, и о людях, населяющих не только державу ромеев, но весь обитаемый мир, и просит милости для всех, независимо от их убеждений или заслуг. Как всякий истинный мистик, как всякий истинный святой, Роман прост и глубоко человечен. За четыре века до него другой ученик Христа – тот самый, который получил в веках имя «Апостола Любви» – писал: «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин 4, 8). Познание Бога как Любви совершенной и, в то же время, открытой навстречу каждому ищущему – это и есть содержание и нравственный урок всей поэзии прп. Романа.

Священноинок Симеон

Текст

Хор ангелов да изумляется чуду,
мы же, земные, гласами воскликнем песнь,
видя неизреченное схождение Бога:
ибо пред Кем трепещут небесные силы,
Того ныне старческие восприемлют руки,
– Единого Человеколюбца.

О, плоть ради нас от Девы воспринявший,
носимый, как младенец, на руках старца!
Вознеси рог верных царей наших,
сих утверждая силою Твоею, Слове,
благочестивое царство их возвеселяя,
Единый Человеколюбец.

О, утробу девическую освятивший рождением Своим,
и руки Симеона благословивший! Как подобало,
и ныне Ты спас нас, Христе Боже.
Но умири среди браней державу нашу
и укрепи царей, которых Ты возлюбил,
Единый Человеколюбец.

К Богородице поспешим, желая Сына Ее видеть,
прильнувшего к Симеону –
Того самого, на Кого с небес
взирая, бесплотные в изумлении говорят:
«Дивное созерцаем ныне и необычайное,
непонятное и неизреченное:
ибо Создавший Адама на руках носится, как младенец,
невместимый – вмещается в объятия старца,
пребывающий в безграничных недрах Отца Своего
восхотел быть ограничен плотью, но не умален Божеством,
Единый Человеколюбец!»

С такою речью, они незримо поклонялись Господу,
а человеков ублажали:
ибо на плечах херувимов возносимый
людям становится согражданином,
ибо земным оказался доступен
Тот, Кто недоступен для ангелов.
Ибо Тот, Кто содержит и соблюдает всё как Создатель,
Кто образует младенцев в материнских утробах,
стал, не изменившись, Младенцем от Девы
и пребыл неразлучным от Отца и Духа,
равно с Ними не имея начала бытия,
Единый Человеколюбец.

Так воспевали ангелы Человеколюбца,
а Мариам приближалась,
неся Его в объятиях, и размышляла,
как же Она стала матерью – и девой осталась.
И, познавши, что выше естества было рождение,
устрашилась и вострепетала,
и о том рассуждая, такие слова изрекала:
«Какое отыщу, Сын Мой, Тебе прозвание?
Ибо если Я, как вижу Тебя, человеком Тебя назову,
– Ты выше естества человека,
девство Мое сохранивший неприкосновенным,
Единый Человеколюбец.

Совершенным человеком назвать Тебя?
Но я знаю, что божественно Твое зачатие.
Ибо вовсе никто из людей
Без сожития и без семени не был зачат,
подобно Тебе, Безгрешный.
Если же Богом Тебя нареку,
– удивляюсь, что Ты по всему Мне подобен;
ибо Ты никакого не имеешь различия
ни от чего в человеческой природе,
хоть без греха Ты зачат и родился.
Молоком ли питать Мне Тебя, или славословить?
Ибо от века созданья Твои Тебя проповедуют Богом,
хоть и стал Ты Человеком,
Единый Человеколюбец!»

Так вступил Господь, на руках носимый,
в храм со всесожжением, как написано,
и из рук Матери принял Его Симеон блаженный.
Радость и страх овладели праведником,
ибо душевными очами
архангелов и ангелов чины увидел,
предстоящих со страхом и Христа славословящих,
и, умоляя, в уме своем воззвал: «Ты меня сохрани,
и да не опалишь меня, Огнь Божества,
Единый Человеколюбец!

Утружденный старостью, ныне укрепляюсь,
Ибо увидел я Твое спасение, Господи!
Ты – образ всесовершенный
непостижимой Отчей ипостаси,
Светило Света неприступного,
Божества неизменная Печать,
Славы Сияние, просвещающее истиной души,
Сущий прежде веков и все сотворивший.
Ибо Ты – Свет, далеко светящий,
Свет Отца Твоего – ясный, безмерный и недомыслимый,
Хоть и сделался Ты человеком,
Единый Человеколюбец.

О, благой и человеколюбивый!
Ты приношение Авеля некогда принял,
и других праведников Твоих.
Кому жертвы и всесожжения
Ты приносишь ныне, Всесвятый?
Ибо знаю, нет иного, большего над Тобою,
недоразумеваемый Господи!
Ведь Отец Твой ничем не выше Тебя по сущности,
ибо Ты единосущен Ему
и равно с Ним начала бытию не имеешь,
но, чтобы явить, что воистину Ты таков, Кем соделался,
как хранитель Своего закона,
Ты повинуешься заповеди о жертвах,
Единый Человеколюбец.

Велик Ты и прославлен, – Ты, Кого родил несказанно Вышний,
о, Всесвятой Сын Мариин!
Ибо говорю о Тебе, как о видимом и невидимом,
вместимом и невместимом.
По естеству Сыном Божиим предвечным
разумею Тебя и верую.
Но исповедую Тебя и выше естества Сыном от Девы.
Поэтому смело держу Тебя в руках, как светильник,
ибо всякий, кто держит светильник, просветится, но не опалится.
Так и меня осияй, Светильник неугасимый,
Единый Человеколюбец!»

Услышавши это, встала рядом в изумлении Дева непорочная,
старец же к Ней возгласил:
«Все пророки о Сыне Твоем проповедали,
Которого без семени Ты родила.
О Тебе же, сверх того, пророк возгласил
и чудо Твое предвозвестил:
ибо дверь заключенная – Ты, Богородица.
Ибо чрез Тебя и вошел, и вышел Владыка,
и не отворилась, и не дрогнула дверь Твоей чистоты,
и только однажды чрез нее прошел
и неприкосновенной навсегда сохранил
Единый Человеколюбец.

Ныне узнаю Тебя и все предвозвещаю
Тебе, Всесвятая и непорочная.
Ибо на падение и на восстание лежит Сын Твой –
Жизнь и Воскресение, и всех Избавление.
Не ради того, чтобы одни упали,
а другие восстали, явился Господь:
не радуется Всемилосердый падению людей,
не того ради Он стал среди них,
чтобы пали стоящие,
– напротив, пришел, желая падших воскресить,
избавляя от смерти Свое создание,
единый Человеколюбец.

Каков образ этого падения и восстания,
– открылось для праведных
при воссиянии благодати:
те, кто из стоящих чрез грех падают,
и кажутся мертвыми,
– правдой и верою воскресают
и спасаются благодатию;
и тогда разрушаются и падают страсти телесные,
душа же просвещается
божественными добродетелями.
И где совершенно падает блуд, восстает целомудрие.
Итак, угасив худшее, лучшее воздвиг
Единый Человеколюбец.

Подвигнутый Христом, я Тебе открою,
что некогда окажется знамением пререкаемым:
станет сим знамением – Крест, который воздвигнут
для Христа законопреступные.
А другие Распятого провозгласят Богом,
а еще другие – человеком,
и нечестия, и благочестия
сражаясь догматами:
и одни возомнят (у Него) небесное тело,
другие же – призрачное.
А еще некие скажут, что Он принял
от Тебя только плоть без души,
а иные – что купно с душою
была плоть, в которую Он облекся,
Единый Человеколюбец.

И настолько таинство это пререкаемо,
что и в Твоей душе будет разделение:
ибо, поистине, когда Ты увидишь
ко кресту пригвождаемым Сына Твоего, Непорочная,
то, поминая слова, которые слышала от ангела,
и божественное зачатие,
и чудес неизреченное величие,
– в миг тот усомнишься:
как меч, разделит душу Твою острие страдания.
Но после сего исцеление скорое
сердцу Твоему ниспошлет,
а ученикам Своим – мир непобедимый,
Единый Человеколюбец».

Когда изрек это к Пречистой праведный старец,
тогда воззвал к Младенцу:
«Ныне меня отпускаешь с миром, раба Твоего,
ибо увидел я Тебя, Господи!
К жизни меня отпусти нескончаемой,
Жизнь несравненная!
Ибо Ты это мне возвестил
прежде в мир Твоего пришествия.
Так яви же мне слова Твоего исполнение, Слове:
к Аврааму и патриархам отошли меня, Всесвятый,
и скорее от смертной плоти отреши,
Единый Человеколюбец!

Поистине, поистине, многоплачевно и многотрудно,
и скоротечно света сего житие,
и всё неотвратимого ожидает конца.
От того-то всех вкупе праведных Твоих
Ты выводишь отсюда.
Лишь Еноха с Илиею не вкусить смерти
некогда сподобив, Господи,
переселить их отсюда Ты соизволил, Милостивый,
чтобы им обитать в светлых местах,
где не проливаются слезы.
Ныне же от всего преходящего
отреши меня, о, Создатель, и душу мою приими,
и сопричисли меня ко святым Твоим,
Единый Человеколюбец.

Всех Жизнь и Воскресение,
Ты пришел к нам по Твоей благости:
отпусти же меня от сей жизни, о, Бог мой,
и к жизни бессмертной меня отошли, как Сам Ты бессмертен.
Чувственной смерти предай мое тело,
как и плоти всех друзей Твоих,
умную же и вечную жизнь даруй мне, Милосердый.
Как в плоти Тебя я увидел
и носить на руках сподобился,
– да увижу славу Твою,
вкупе с Отцом Твоим и Святым Духом.
Ибо с Ними Ты пребываешь
и сюда пришел,
Единый Человеколюбец».

Царь сил принял молитву праведника
и незримо провещал:
«Ныне отпускаю тебя от временной жизни, о, друже мой,
в селения вечные,
к Моисею и прочим пророкам посылаю тебя.
Ты же им объяви: поистине так,
как изрек в их пророчествах,
вот, Я – пришел,
и родился от Девы, как провозвестили они.
Явился в мире живущим,
и по всему смешался с человеческим родом,
как они проповедали.
И скоро вслед за тобою приду,
чтобы всех искупить,
Единый Человеколюбец».

Стыдимся Тебя, о, Всесвятый и Долготерпеливый,
наша Жизнь и Воззвание, Источник благости.
Обратись с небес, и на всех нас призри,
непрестанно на Тебя надеющихся!
От всяческих бед и мучений избавь
жизнь нашу, Господи,
и к вере истинной всем путь укажи,
ходатайством Пресвятой Богородицы-Девы.
Спаси Твою паству,
и обитающих в мире,
и всех сохрани,
нас ради ставший человеком,
неизменен пребыв,
Единый Человеколюбец!

 

 

Сайт "Крылья голубиные"

 

Другие статьи, толкования и комментарии о.Симеона - на его страничке в нашей Книжнице