Град Москва, 4 (17) мая 2009 года

 

С самого начала своего существования Церковь Христова заботилась о неукоснительном охранении православного вероучения от любого повреждения, также непременной ее заботой всегда являлось ревностное, со всею необходимой строгостью соблюдение и охранение прочих церковных преданий: символов, правил, чинов, обычаев и уставов полученных от прежде бывших св. апостолов и св. отцов. Основанием  этому являлся и является завет св. апостола Павла: «Хвалю вас, братия, что вы все мое помните и держите предания так, как я передал вам» (1Кор.11:2); «Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом или посланием нашим» (2Фесс.2:15).

 

Дабы в Церкви по слову святого Апостола все было «благопристойно и чинно» (1Кор.14:40) церковные пастыри и учителя заботились также о тщательном сохранении богослужебных текстов[1] и при необходимости поправляли их, если в таковые по немощи человеческой или происку диаволю вкрадывались некоторые искажения против богослужебных текстов Церкви древней.

 

Руководствуясь указанным обычаем и обязанностью, собор Русской Церкви 1551 года именуемый Стоглавым постановил: «Да протопопом же и старейшим священником и избранным священником со всеми священники к коемждо граде во всех святых церквах дозирати… священных книг святых евангелей и апостол и прочих святых книг, ихже соборная церкви приемлет…. А которые будут святыя книги евангелие и апостолы и псалтыри и прочая книги, в коейждо церкви обрящете, неправлены и описливы, и вы бы те все святыя книги с добрых переводов справливали соборне, занеже священныя правила о том запрещают и не повелевают неправленых книг в церковь вносити, ниже по них пети» (27 гл. «О святых иконах и о исправлении книжном»); «Также которые писцы по городом книги пишут, и вы бы им велели писати с добрых переводов. Да написав правили, потом же бы и продавали,  а не правив бы книг не продавали. А которой писец написав книгу продаст не исправив, и вы бы тем возбраняли с великим запрещением. А кто у него неисправлену книгу купит и вы бы тем потому же возбраняли с великим запрещением, чтобы впредь тако не творили. А впред таковии обличени будут продавец и купец, и вы бы у них те книги имали даром безо всякого зазору, да, исправив, отдавали в церкви, которые будут книгами скудны, и вы бы о всех о тех предиреченных церковных чинех и о честных иконах и о святых книгах и о всем о том потщалися совершити и исправили, елика ваша сила. И за то от Господа Бога великую мзду восприимете, и от благочестивого царя хвалу и честь, и от нашего смирения соборное благословение, а ото всего народа благодарение и хваление за ваши священническия труды и подвиги» (28 гл. «О книжных писцех»).

 

Согласно указанным соборным постановлениям Русская Церковь действовала до дней патриарха Никона: соборно рассматривая и при необходимости исправляя церковные чины и богослужебные книги, приводя их в соответствие с чинами и книгами Церкви древней. Пока книги в Русской Церкви были в основном рукописные, и каждая из таковых имела отношение, как правило, лишь к той местности, где была написана, то и обязанность рассмотрения, сверки и исправления таковых лежала на соборе местного духовенства. Но с развитием книгопечатания в XVII веке книги стали издаваться большими тиражами и распространяться по всей Церкви, от чего важность соборного рассмотрения каждой из издаваемых книг приобрела еще большее значение.

 

Ставший в 1652 году всероссийским патриархом Новгородский митрополит Никон (Минин), имея характер властный и самовольный, стал заниматься «книжной справой» без всякого совета и соборного рассмотрения, что было делом и опасным, и вредным, и возбраненным церковными правилами, по которым патриарх не имеет права единолично, без совета с прочими архиереями, но лишь по личному рассуждению решать церковные вопросы, касающиеся жизни всей Церкви: «Епископам всякого народа подобает знать первого в них, и признавать его как главу, и ничего превышающего их власть не творить без его рассуждения: творить же каждому только то, что касается до его епархии, и до мест к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо так будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец, Сын и Святой Дух» (34 пр. св. Апостол). А коль скоро печатные богослужебные и вероучительные книги, как уже было сказано, распространялись по всей Церкви, и следовательно касались всех, то и смысловые изменения в них, прибавления или убавления, всенепременно должны были обсуждаться соборно, а тем более, если изменения эти касались не только самих богослужебных текстов, но и содержавшихся в книгах поучений о предметах веры, церковных уставах и преданиях. Тем не менее, патриарх Никон сразу же по занятии им патриаршей кафедры показал себя противником всякого духовного совета и соборного рассуждения, начав по собственному произволу вносить в церковные книги изменения, касающиеся не только орфографии, но  и древнейших церковных преданий и уставов: «Самое печатание книг производится в это время в духе новых воззрений. Особенно важны были те отличия которыя были допущены при издании Псалтири, печатавшейся с 9 октября 1652 по 11 февраля 1653 г.; в ней, между прочим, были опущены две статьи — о двуперстии и о поклонах. Статьи эти занимали видное место в иосифовских Псалтирях. Поэтому уничтожение их вызвало недовольство и прежде всего среди самих справщиков. Старцы Иосиф Наседка и Савватий сразу же оставили должность справщиков»[2]. Тогда же руководителем книжной справы патриарх Никон поставил греческого монаха Арсения, человека образованного для своего времени, знающего языки, но весьма зазорного поведения и сомнительных религиозных воззрений: «Он был воспитанник греческой иезуитской коллегии в Риме, имевшей специальною целию воспитывать греков униатов, каким, вероятно, сделался и Арсений. Он, хотя бы временно и невольно, но все-таки принимал мусульманство. Как униат, он жил некоторое время при дворе польского короля Владислава. Про него иерусалимский патриарх Паисий писал государю, что Арсений «прежде был инок и священник и, шед, бысть бусурман, и потом бежал к ляхам и, бысть у них, учинился униатом, и имеет на себе великое злое безделие, и распросите его добре и будете обрести вся». Этот донос патриарха на Арсения грека вполне подтвердился собственным сознанием самого Арсения, почему он и сослан был в оковах в Соловецкий монастырь»[3].

 

Неудивительно, что как сама книжная справа, начатая  и осуществлявшаяся патриархом Никоном без соборного рассуждения, так и выбранный им для этого справщик – греческий монах Арсений, справедливо подозреваемый в содержании еретических воззрений, вызвали сильное смущение среди духовенства и мирян Русской Церкви. Тем не менее, патриарх Никон совершенно пренебрегая совестью и мнением русских христиан и церковными постановлениями, не только не поспешил исправить ситуацию, созданную им с книжной справой, но в своем своеволии пошел еще дальше - занявшись активной церковно-реформаторской деятельностью.

 

Первым шагом патриарха Никона в этом направлении стал изданный им перед наступлением Великого поста 1653 года и разосланный по Московским храмам указ («Память»), в котором  патриарх требовал, чтобы число земных поклонов при чтении молитвы св. Ефрема Сирина было сокращено, с заменою их поясными, и чтобы крестное знамение с того момента совершалось не двоеперстием, как оно совершалось на Руси с момента ее крещения, а троеперстием, каковое во время патриарха Никона содержали восточные Церкви: «по преданию св. апостол и св. отец неподобает в церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклон, еще и тремя бы персты есте крестились».

 

Таким образом, именно своевольный, противоцерковный указ («Память») патриарха Никона, безосновательно отменяющий без сомнения древнее и без сомнения православное предание Святой Церкви, лег в основу конфликта, который в дальнейшем перерос в ужасающий по масштабам и последствиям церковный раскол.

 

И поскольку свой противоцерковный поступок патриарх Никон совершил намеренно, сознательно и публично (ex cathedra), то согласно 15 правилу Двукратного собора это дало право и даже наложило обязанность на всех православных христиан разорвать каноническое общение с патриархом Никоном, как с разрушителем церковного предания и противником VII Вселенского собора: «отделяющиеся от общения с предстоятелем, ради некия ереси, осужденныя святыми соборами или отцами, когда, то есть, он проповедует ересь всенародно, и учит оной открыто в церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом, прежде соборнаго разсмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство церкви, но потщились охранити церковь от расколов и разделений». Для лучшего раскрытия вопроса приведем толкование на это правило блаженного патриарха Феодора Вальсамона: «Хорошо сказало правило, что заслуживают похвалы те, которые и прежде осуждения отделяются от учащих еретическим догматам и явно еретичествующих. Ибо если ересь проводится первенствующим тайно и сдержанно, так что он еще колеблется, то никто не должен отделяться от него до осуждения; ибо возможно, что до окончательного решения он восприсоединится к православию и отстанет от ереси. Заметь это, как могущее пригодиться против тех, которые говорят, что мы неправильно отделились от престола древнего Рима прежде чем принадлежащие к нему были осуждены, как зломысленные. Итак настоящее правило не наказывает отделяющихся по догматической вине; а 31-е апостольское правило оставляет   без   наказания   и   тех,  которые   обличают  своих епископов  за  явную  неправду и отделяются  от них».

 

Антицерковный указ патриарха Никона вызвал открытый протест не только среди простого церковного народа, но и среди авторитетнейших священнослужителей Русской Церкви, они обратились к царю с просьбой собрать церковный собор и соборно рассмотреть реформаторскую деятельность патриарха и осуществлявшуюся им книжную справу: «молим тя, о христолюбивый царю, изволи собору быть, и от писания свидетельству положену быти,—собору же истинному, а не соньмище иудейско: не единым бо архиереом подобает собратися, но и священным архимандритом, и священно-игуменом, и протопопом, и священно-иноком, иереом и диаконом, ведущим до конца божественное писание, такожде и в мире живущим и житие добродетельное проходящим всякого чина людям»[5].

 

Весной 1654 года такой собор был созван, он проходил в царских палатах под председательством самого царя и патриарха. На соборе присутствовали пять митрополитов: новгородский Макарий, казанский Корнилий, ростовский Иона, крутицкий Сильвестр, сербский Михаил; четыре архиепископа: вологодский Маркелл, суздальский Софроний, рязанский Мисаил, псковский Макарий; один епископ: коломенский Павел, одиннадцать архимандритов и игуменов, тринадцать протоиереев и царский синклит. 

 

На этом соборе патриарх Никон, произвольно толкуя деяния  Константинопольского собора 1593 года о правах и обязанностях русского патриарха, доказывал, что Русская Церковь должна быть во всем — и в догматах, и в уставе — согласна с Церковью Греческою. Но, несмотря на все ухищрения Никона, собор, тем не менее, вынес вполне взвешенное и осторожное постановление в духе Стоглавого собора: «достойно и праведно исправити словенские печатные книги противу старых харатейных российских и греческих книг», каких-либо окончательных суждений о тех или иных уставах и обычаях содержавшихся Русской Церковью собор не сделал.

 

Тем не менее, справщики патриарха Никона, вопреки решению собора 1654 года, стали сверять русские церковные книги не по древним славянским и греческим книгам, а по современным им новогреческим изданиям венецианской печати. При этом если где и привлекались книги действительно древние, то делалось это без всякой системы  и исследования, что в конечном итоге привело к тому, что даже уже и переправленные книги разных выходов сильно разнились между собой, что давало все основания признать деятельность патриарха Никона в отношении правки книг вредной для Церкви: «Личному усмотрению и разумению книжных справщиков, хотя и по неизбежной необходимости, так как в справе не было настоящего авторитетного главы и руководителя, давалось слишком много места, а это неизбежно вело к соблазнительной неустойчивости самой книжной справы. При таких, порядках, очевидно, чем более проходило времени, тем большее количество появлялось изданий одной и той же книги, несогласных между собою, и самое количество этих несогласий с течением времени все более увеличивалось. Это замечали все, все этим обстоятельством очень смущались и соблазнялись, тем более, что на него постоянно и неустанно указывали противники книжных никоновских исправлений, как на очевидное для всех доказательство, что русские церковные книги в действительности не исправляются, а только портятся. В интересах церкви и самого дела, так или иначе, нужно было прекратить соблазн»[6].

 

Однако соблазн не только не был прекращен, но и многократно усилился по причине того, что патриарх Никон обрушил на противников своей беспорядочной и ничем неоправданной реформы немилосердный гнев, подвергая их жестоким преследованиям и казням. На пути к намеченной цели для патриарха Никона не существовало никаких духовных и нравственных ограничений. Он не слушал ни Христова Евангелия, которое призывает любить даже врагов, ни канонических правил, которые категорически запрещают священнослужителю применять физическую силу по отношению к несогласным с его мнением и действиями.

 

Одной из первых жертв патриарха Никона стал Коломенский епископ Павел, который открыто выступил с критикой церковной реформы, за что в 1654 году по приказу Никона был подвергнут тяжким телесным истязаниям и сослан на заточение в Хутынский монастырь. Позднее даже сторонники реформ патриарха Никона на соборе 1667 года поставили ему в вину жестокую расправу над епископом Павлом: «Архиерея сам един низверже Никон кроме сякого поместного собора, на нем же должен бяше явити его прегрешения.… по низложении Павла епископа Коломенского, его-же из мантии обнажи жестоце, и на лютая биения и наказания предаде… тем же прилучися тому архиереови изумитися и погибнути бедному кроме вести, от зверей ли снеден или в воду впад утопе, или иным коим обычаем погибе» (Соборная грамота о низложении и извержения патриарха Никона)[7].

 

Впоследствии число жертв безжалостного патриарха Никона  увеличилось многократно. О его человеконенавистническом нраве ясно свидетельствует и сделанное им в 1656 году распоряжение о том, чтобы преступников, осужденных на смерть, священники не только не удостаивали св. причастия, но и не допускали к исповеди: «Никон монах, егда бе на Патриаршеском престоле, пришед он к великому Государю Царю, и великому Князю Алексию Михайловичю, всея великия и малыя России самодержцу, и рече пред великим Государем, и пред всем синклитом, заповедая в слух всем, и научая сице: отнюд да не попустится от ныне впредь священником, не токмо причащати разбойников и татей пречистых тайн, но ниже исповедывати их и в последний час казни их»[8].

 

Таким бессердечием патриарха Никона были возмущены и сторонники его реформ, впоследствии они соборно за это обвинили его в навацианской и евстафианской ереси: «К сим же и мы глаголем, яко сия вся суть еретическая и пребеззаконна, и вне Церкви Христовы. Елико убо во исповеди являет Никон и последующии ему наватиане и евстафиане, иже не приимаху кающихся отнюдь, мудрствующе и глаголюще противно Богопроповедником Апостолом и Богоносным Отцем»[9].

 

Они же привели и другие примеры чудовищных по своей жестокости действий патриарха Никона по отношению к своим противникам: «Жительствуя в монастыре Воскресенском, многия люди, иноки и бельцы, не духовною кротостию за преступления наказываше, но градскими казньми мучаше: овых кнуты, а овых же палицами без милости бити и иныя же на пытце жещи повелевая, даже многим человеком от тех мучительством живота лишитися» (Соборная грамота о низложении и извержения патриарха Никона)[10].

 

Своим свирепым и немилосердным нравом патриарх Никон всецело уподобился таким древним ересиархам, как Несторий и  Диоскор, которые с такой же лютостью преследовали всех несогласных с их образом мыслей.

 

«Несторий, тревожимый и страхом и гневом, подвергает, кого может, допросам судей, изгоняет из храмов и из домов тех духовных лиц, которые имеют правильный образ мыслей, мучит их голодом, узами, телесными побоями»[11]; «монахов, которые с большой пред другими твердостью сопротивлялись образу его мыслей, заключал под стражу и подвергал мукам: и со всеми другими он поступал с крайней жестокостью»[12].

 

Диоскор же, когда Константинопольский патриарх Флавиан обратился с воззванием к Римскому престолу, «из епископа превратился в палача, и так измучил его (Патриарха Флавиана) побоями и ударами своих пят, что тот, спустя три дня, скончался в заключении»[13].

 

Подобно этим еретикам ополчился против христиан и патриарх Никон, а вслед за ним и многие сторонники его реформ, как из мирского, так и из духовного чина. Однако никакие пытки и казни не смогли погасить народного возмущения. Христиане с радостью шли на муки, мужеством своим посрамляя вероломного патриарха и приобретая себе, чрез страдания за правду венцы нетления, по слову пророка: «Яко искусил ны еси Боже, разжже ны, якоже разжизается сребро. Ввел ны еси в сеть. Положи скорби на хребте нашем. Возведе человеки на главы наша. Проидохом сквозе огнь и воду, и изведе нас в покой» (Пс.65:10-12).

 

Столкнувшись с сильнейшим сопротивлением своей реформаторской деятельности патриарх Никон попытался заручиться поддержкой Константинопольского патриарха. Вскоре после собора 1654 года он составил и отправил к Константинопольскому патриарху Паисию грамоту с 28 вопросами относительно церковных чинов, погрешностей в церковных книгах, а также правил христианской жизни.

 

В декабре  1654 года Константинопольский патриарх Паисий созвал собор, на котором были составлены ответы на вопросы патриарха Никона. Ответную грамоту, кроме патриарха Паисия, подписали 24 греческих митрополита, 1 архиепископ, 3 епископа и несколько других лиц, занимавших главные церковные должности при Константинопольском патриархе. 

Константинопольский собор в целом не одобрил реформаторские стремления патриарха Никона и увещевал его не производить церковных раздоров, через реформирование Русской Церкви по образцу современной патриарху Никону греческой Церкви: «Ты жалуешься сильно на несогласие в кое-каких порядках, существующее в Поместных Церквах, и думаешь, не вредят ли эти различные порядки нашей вере. (В ответ) на это мы хвалим мысль; поелику кто боится впасть в малые погрешности, тот предохраняет себя от великих; но исправляем опасение: поелику, что касается еретиков, то мы действительно имеем повеление от апостола избегать их после первого и второго вразумления, как развращенных (Тит. 3, 11), равно как и раскольников, которые хотя и оказываются согласными с православными в главнейших догматах, но имеют кое-какие и свои особенные, чуждые общепринятым в Церкви. Но если случится, что и какая-нибудь Церковь будет отличаться от другой какими-либо порядками, неважными и несущественными для веры, или такими, которые касаются не главных членов веры, а незначительных, каково например время совершения Литургии, или (вопрос о том): какими перстами должен благословлять священник и под.; то это не должно производить никакого разделения, если только сохраняется неизменно одна и та же вера»[14].

 

Вопреки суждению Константинопольского собора патриарх Никон не остановил задуманной им церковной реформы, но в 1656 году собирает новый собор, на котором со ссылкой на авторитет участвовавших в соборе представителей Восточных Церквей: патриарха Антиохийского Макария и патриарха Сербского Гавриила, и при их поддержке облекает свое антицерковное мнение в форму соборного постановления.

 

Но еще и до созыва собора патриарх Никон спровоцировал восточных иерархов предать публичному проклятию всех, кто крестится двоеперстно, втянув, таким образом, в конфликт и другие поместные Церкви.

 

В Великий пост 1656 года, в неделю торжества православия, во время торжественной службы совершавшейся в Успенском соборе Московского кремля, в присутствии царя Алексея Михайловича, синклита и громадного стечения народа два приехавших в Москву с востока патриарха: Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил, а также греческий Никейский митрополит Григорий публично произнесли проклятие на всех, кто крестится двоеперстно: «сими тремя первыми великими персты всякому православному христианину подобает изображати на лице своем крестное изображение; а иже кто по феодоритову писанию и ложному преданию творит, той проклят есть»[15].

 

Проклятие на двоеперстие восточные иерархи скрепили и собственноручной подписью, указав в специально составленной грамоте, что они «предание прияхом от начала веры от св. апостол, и св. отец, и св. седми соборов, творити знамение честного креста тремя первыми персты десные руки, а кто от христиан православных не творит крест тако, по преданию восточныя церкве, еже держа с начала веры даже до днесь, есть еретик и подражатель арменом. И сего ради имамы его отлученна от Отца и Сына и св. Духа и проклята: извещение истины подписах своею рукою»[16]. Кроме Антиохийского патриарха Макария, Сербского патриарха Гавриила, Никейского митрополита Григория эту грамоту подписал также молдавский митрополит Гедеон.

 

Таким образом, «без всяких предварительных изысканий, без всякого уважения к исторической правде, восточные иерархи-милостынесобиратели, совершенно голословно и бездоказательно, вопреки истинному духу и пониманию церковию учения Христа, первые провозгласили у нас изначальное русское двоеперстие в крестном знамении армянским еретическим перстосложением, и первые произнесли анафему на всех держащихся двоеперстия. И это делали они смело, решительно, с авторитетом, не допускающим никаких сомнений и возражений, как будто провозглашенное ими о двоеперстии было действительно святою, непререкаемою, для всех очевидною истиною. Их, высших архипастырей, нисколько не смущала и не тревожила мысль, что поступая так легкомысленно, так грубо — резко оскорбляя своих милостивцев русских, они вносят в русскую, дотоле единую православную церковную среду, раздоры, разделения и прямо — церковный раскол»[17].

 

Но для осуществления своей цели патриарх Никон не только заручился поддержкой восточных иерархов. Он пошел и на откровенный обман, заявив  на соборе 1656 года, что двоеперстное крестное знамение никогда не было официально утверждено Церковью, но учение о нем лишь по невежеству вкралось в книги московской печати: «Зазираху иногда нашему смирению, мне, Никону Патриарху, приходящии к нам в царствующий град Москву, потреб своих ради, Святыя Восточныя Церкве Святейшии Вселенстии Патриарси: Константиня града Афанасий, и паки святаго града Иерусалима, и святаго града Назарета, митрополит Гавриил, и прочии; и поношаху ми много в неисправлении Божественнаго песнопения, и прочих церковных винах. От них же едина есть и сия, яко треми персты, последними, двема малыми с великим палцем соединя, да двема прочими великосредними изобразующе творим на лице нашем знамение креста, от Феодоритова писания неведением внесшееся в печатныя книги, в великия Псалтири со возследованием, и малыя, и прочия рукописныя. А не повелением коего Царя или Патриарха, ниже Собором когда сошедшихся архиерей»[18]. Тем не менее, если о древнейших положительных свидетельствах Церкви относительно двоеперстия патриарх Никон мог и не знать, то уж о постановлении собора 1551 года, подтвердившего древность и исключительную значимость двоеперстия, он не знать просто не мог. Знал патриарх Никон естественно и о том, что печатные книги, издававшиеся до него в Российском государстве, в которых содержалось учение о двоеперстии, печатались с ведения и по повелению всероссийских патриархов и благочестивых государей.

 

Под давлением патриарха Никона и отталкиваясь от его рассуждений, собор 1556 года не только отменил и запретил древнейшее перстосложение, заменив его сравнительно новым троеперстным перстосложением, но и проклял сам обычай двоеперстного крестного знамения, как якобы содержащий в себе арианскую и несторианскую ересь, а также проклял и всех тех, кто осеняет себя двоеперстным крестным знамением: «Святая Восточная Церковь содержит, еже трема первыма великима персты всякому христианину изображати на себе крест, а еже Феодоритово и Максимово обретаемое в книзе Псалтире со возследованием московския печати, и во иных рукописанных писанно, еже два малыя последния соединити с великим пальцем, ими же неравенство Святыя Троицы показуется, и есть арианство. И еже к тому два великосредния простерты имети, и посему два Сына и два состава о единем Христе Бозе исповедовати, яко Несторию, о нем же зде напреди доволне рекохом, за кую вину неприятне есть Церкви: сия всячсески отринути повелехом изрекше правило о сем сице: аще кто отселе ведый не повинится творити крестное изображение на лице своем яко же древле Святая Восточная Церковь прияла есть, и якоже ныне четыре Вселенстии Патриарси со всеми сущими под ними христианы повсюду Вселенныя обретающимися имеют; и якоже зде прежде православныи содержаша до печатания слова Феодоритова во Псалтирях со возследованием московския печати, еже трема первыма великима персты десныя руки изображати во образ Святыя и единосущныя и неразделныя и равнопокланяемыя Троицы, но имать творити сие неприятное Церкви, еже соединя два малыя персты с великим пальцем, в них же неравенство Святыя Троицы извещается, и два великосредния простерта суща, в них же заключати два Сына, и два состава по несториеве ереси, якоже прежде рекохом, или инако изображати крест: сего имамы последующу святых Отец седми Вселенских Соборов и прочих поместных правилом, и Святыя Восточныя Церкве четырем Вселенским Патриархом, всячески отлучена от Церкве вкупе и с писанием Феодоритовым, якоже и на Пятом прокляша его ложная списания на Кирилла архиепископа Александрийскаго, и на правую веру, сущая по несториеве ереси, проклинаем и мы»[19].

 

Деяния этого собора подписали три митрополита: Макарий, митрополит Великого Новгорода и Великих Лук; Корнилий, Казанский и Свияжский; Иона, Ростовский и Ярославский. Четыре архиепископа: Маркел, Волотоцкий и Великопермский; Лаврентий, Тверской и Кашинский; Иосиф, Астраханский и Терский; Макарий, Псковский и Изборский и  епископ Александр, Коломенский и Каширский. А также 22 архимандрита и 9 игуменов.

 

Безусловно, что и все перечисленные участники собора знали о том, что двоеперстие издревле содержится Церковью и утверждено собором 1551 года, однако страх перед скорым на расправу и безжалостным патриархом Никоном взял верх над совестью и, боясь разделить участь несчастного страдальца епископа Павла Коломенского, все архиереи Русской Церкви и видные ее священники отреклись и прокляли то, в чем родились и что сами содержали до этого злосчастного собора.