Научно-исследовательским центром церковной истории и православной культуры им. В.В. Болотова и издательством "Маргарит" подготовлено новое издание - книга Виктора Боченкова "П.И.Мельников (Андрей Печерский). Мировоззрение, творчество, старообрядчество".
К сожалению, тираж книги невелик, и через короткое время ей суждено стать библиографической редкостью. А пока новую книгу В.Боченкова еще можно приобрести в книжных лавках храма свт. Николы, что у Белорусского вокзала, и на Рогожском кладбище.
Ниже мы размещаем одну из первых рецензий на книгу В.Боченкова.
Виктор Боченков, отличный специалист-профессионал по работе с архивами, издатель ряда интересных документов, порадовал нас своей новой книгой, да ещё несколько неожиданной - предыдущие имели краеведческий характер и были посвящены Калужской земле. В качестве литературоведа Виктор Боченков явил себя таким же специалистом, как и в качестве архивиста, историка религии и краеведа. Книга, в общем и целом, выдержана в строго академическом стиле, но достаточно легко читается. Это не первая книга, посвященная великому русскому писателю и его творчеству, но, пожалуй, первая, посвященная его мировоззрению и истории его становления.
Павлу Ивановичу Мельникову, известному также под псевдонимом Андрей Печерский, несмотря на устоявшуюся репутацию классика, не очень-то и "повезло". "Многие из писателей, остающихся и поныне в стороне, заслуживают, безусловно, пристального внимания. И дело не в том, что они плохие, что они "второго ряда", просто русская литература слишком велика". Эти писатели могли бы составить славу любой европейской литературе, хотя, конечно, они – "второго ряда" по сравнению с Ф.М. Достоевским или Л.Н. Толстым…" И Н.В. Гоголем - можно было бы добавить.
"Один из критиков в начале ХХ века называл П.И. Мельникова "русским Гомером". Сравнение может показаться довольно смелым, но, как нам кажется, оно в какой-то степени отражает масштаб писателя и предполагает, что П.И. Мельников не может быть зачислен в ряды "второстепенных" "писателей-этнографов", к каковым его относили когда-то. Значение этого писателя, его место в литературе нам ещё предстоит открывать, осознавать. Не писатель "второго ряда", а скорее мало изучаемый писатель" (с. 285).
Мы здесь полностью согласны с В.Боченковым, но отметим некоторые из характерных особенностей книги. Это не биография Мельникова (Печерского), но в ней огромное количество биографических сведений о нём. Некоторые факты биографии П.Мельникова мне были дотоле неизвестны. Смысл же книги – в детальном и весьма аргументированном описании становления взглядов П.И. Мельникова на Старую веру и старообрядцев, их эволюции: от полного неприятия, через неприязнь к приязни, хоть и не полной. "Новый Навуходоносор", разгромивший Керженские скиты, будучи чиновником "для особых поручений" при Николае I, усердный гонитель староверов, к концу жизни именно в старообрядцах видел "будущее России", "но писатель не видел иного способа подключить старообрядцев к общественной жизни, как только через воссоединение с государственной церковью, что было и остается утопией" (с. 210).
Невозможно без волнения читать о диком погроме (с. 61-63), учиненном во время обыска ревностным чиновником с полицией и "евреями-будошниками" в доме нижегородского мещанина старовера А. Головастикова – местного антиквара и букиниста, услугами коего сам Мельников до того не раз пользовался. Но Мельников медленно, но верно, по мере превращения из чиновника в писатели, менялся. Можно сказать, что он, в конце концов, пришел к единоверческой позиции. Из гонителя писатель постепенно становится противником репрессий против староверов и едва ли не сторонником веротерпимости в России. Мельников (Печерский) проделывает путь от клеветы на древлеправославие до попыток осмысленного и относительно объективного исследования и рассмотрения, хотя не всегда это ему удается: "наследие" прошлого дает о себе знать. Эволюция взглядов писателя происходит постепенно и показана на фоне жизни Мельникова в динамике. Это иллюстрируется не только цитатами из сочинений писателя и его критиков (в широком смысле слова), но и событиями его жизни, службы и творчества, фактами его биографии. Использован и ещё один интересный приём: его творческое становление как бы сравнивается с "творческой судьбой" Фёдора Васильевича Ливанова, ныне почти позабытого антистарообрядческого публициста, а в своё время, в ХIХ веке, - небезызвесного очеркиста и романиста. Ливанову даже посвящена отдельная глава "Но ревность имея не по разуму: О творческой судьбе Фёдора Ливанова". Благодаря заслуженно скандальной репутации героя, глава эта, кстати, читается как остросюжетная беллетристика. Таким образом, эволюция творчества показана на фоне человеческой и творческой судьбы не только Мельникова (Печерского), но и Ливанова.
Мировоззрение П.И.Мельникова выявляется не только в отношении к старообрядцам, но и к монархии. Однако здесь как раз эволюция оказалась невозможной. Этой теме также посвящена отдельная глава "Служить царю и России – П.И. Мельников-монархист". В этом отношении Павел Мельников (Андрей Печерский) был и остался верен себе. Глава открывается цитатой, поясняющей отношение писателя к монархии: "В свое время Л.А. Тихомиров писал в "Монархической государственности": "Русский по характеру своей души может быть только монархистом или анархистом. Если он почему-то утратил веру в монархию, то делается или политическим индифферентистом, или анархистом. Может быть, наша интеллигенция или даже вообще русские этого сами не понимают. Но психология руководит нами независимо от нашего понимания и русского она ведет не к чему иному, как к монархии, по той причине, что он не способен честно и охотно подчиниться никакой другой власти, кроме единоличной" (с. 183). Ещё о Павле Ивановиче: "Он "мог быть только монархистом", его страшило всё то, что угрожает монархии. Не будет монархии – не будет России" (с. 183). Впрочем, среди писателей подобные политические воззрения были тогда не в диковинку, и те же слова можно было бы включить в текст о соответственных воззрениях Гоголя и Достоевского, а позже и старообрядческого публициста Ивана Кириллова – автора известной книги, своего рода старообрядческой классики "Правда старой веры", в значительной части посвященной патриотизму, законопослушности, монархизму и "степенности" староверов.
Немало бытовало (и бытует) мифов о староверах. Герцен с лондонским "Колоколом" и вторящий ему о. Даниил Сысоев с Натальей Михайловой "видели" в староверах едва ль не левых демократов, но лучше знавший предмет Мельников свидетельствовал об обратном: "Корневые основы национального бытия воплощало так же и старообрядчество, в чём писатель лишний раз убедился во время командировки в Москву в 1866 г. Старообрядчество не утеряло их, а сберегло, оставаясь верным милой П.И. Мельникову идее монархии и способным её отстаивать. Старообрядцы виделись ему силой, способной противостоять космополитическим тенденциям, ощущавшимся уже тогда, в 1860-е, когда П. И. Мельников переехал в Москву" (с. 219-210).
Сам Мельников первоначально побаивался, как бы австрийские войска "со старообрядческим митрополитом" не оказались в России. Но с 1870-х гг. он решительно расстается с этим мифом. История подтвердила правоту "эволюционировавших" взглядов П. Мельникова: в 1915 г., когда германо-австрийские войска отвоевали Буковину и действительно оказались в границах терпящей поражение Российской империи, тогдашний Белокриницкий митрополит Макарий оказался… в Москве; так как в случае, если б он не был эвакуирован, не исключён был его арест австрийцами. Предоставим слово другому русскому классику, Н.С. Лескову: "Во всех воззрениях на тенденции раскола я, не стесняясь полемическми спорами последнего времени, искренне разделяю мнения П.И. Мельникова, единственного, по моему мнению, беспристрастного современного писателя о расколе, и так же, как он, я решительно не верю в способность раскольников к открытому восстанию" (с.289).
Впрочем, определённое впечатление на П.Мельникова, да и даже на самого императора Александра II Освободителя, произвела патриотическая позиция практически всех староверов во время Польского национального восстания 1863-64 гг., причём, не только в Российской глубинке, но и в Западных губерниях, где староверы помогали властям выслеживать прятавшихся в лесах и болотах польских повстанцев, что, впрочем, могли также делать и обыкновенные белорусские, литовские и латгальские крестьяне, ненавидевшие "панов". Словом, П.И.Мельников постепенно расставался с миссионерскми мифами, чему посвящена отдельная глава "А главный оплот будущего России, все-таки, вижу в старообрядцах: От мифов к собственному пониманию старообрядчества". В случае же императора Александра II, сама жизнь страшным образом подтвердила уместность перехода от запечатанных Рогожских алтарей, староверов-узников Суздаля и Соловков, хотя бы к относительной терпимости к Старой вере, признаки которой стали проявляться ближе к концу правления этого императора: его кровь на талом снегу смешалась с кровью терского казака-старовера императорского лейб-конвоя. Между прочим, знаменитые "В Лесах" и "На Горах" Мельников начал писать по совету цесаревича Николая Александровича, старшего сына царя-Освободителя, в сопровождении писателя, спускавшегося на пароходе по Волге. Второй сын, также затем цесаревич, будущий император Александр III, стал одним из первых читателей этих романов, получая их типографские "оттиски". Читывал "В Лесах" и Александр II, лично сказавший о том Мельникову.
В заключение хотел бы обратить внимание и на недостатки. Можно было б побольше написать о дружбе П.Мельникова с Владимиром Ивановичем Далем – ведь он даже псевдоним, как считается, присоветовал младшему товарищу. В объёмистой книге ничего нет о повести "Старые годы", любимом моём из всего творчества Мельникова (Печерского) текста, каковой лично я ставлю выше "Лесов" и даже "Гор" (последний их том, случайно обретенный мной в казарме, произвёл на юного меня весьма большое впечатление). Всё-таки много в "Лесах" и "Горах", даже в последнем томе, авторской необъективности: "В мельниковском превосходном знании раскола была неприятная чиновничья насмешливость", по мнению Н.С. Лескова (с. 289), а некоторые образы просто карикатурны или же имеют шаржевый характер. Между тем, в повести "Старые годы", хоть и вскользь, да упомянуты старообрядцы и, в частности, Андрей Денисов. Кроме того, мировоззрение автора, например, его отношение к Александровским реформам и крепостному праву, безусловно, отразилось в этом тексте.
Текст книги сопровождают две вклейки с иллюстрациями в количестве 74 шт, а "в оформлении использованы элементы издательского переплёта первого посмертного полного собрания сочинений П.И. Мельникова (Андрея Печерского) 1898 г.", издания Вольфа.
Автору можно пожелать не оставлять эту тему без присмотра и дальнейших успехов.
Андрей Езеров,
для "Портала-Credo.Ru"
