История старообрядчества богата известными именами. Это не только мученики за веру вроде протопопа Аввакума или боярыни Морозовой, но и почитаемые подвижники, и известные священнослужители, а также купцы, промышленники, писатели, иконописцы и песнопевцы.

Но если мы попросим нашего современника, среднестатистического человека с улицы, назвать хотя бы одно из этих имен, он затруднится. Задумается и припомнит боярыню Морозову, известную всем по картине Сурикова. Любитель старины назовет купцов Кузнецовых, по имени которых кузнецовским называется ценимый антикварами фарфор. Москвич вспомнит купцов Морозовых, украсивших столицу замечательными особняками.

Получается, известных имен много, но они на слуху преимущественно у самих староверов и ученых, занимающихся старообрядчеством. Поэтому некоторые староверы испытывают нечто вроде комплекса неполноценности. Им хочется, чтобы при произнесении слова «старообрядцы» сразу вспоминался кто-то общеизвестный и великий.

Создается впечатление, что в наши дни идет настоящая охота за знаменитостями. Представители разных конфессий делают загадочные лица и таинственным шепотом говорят друг другу: «А вы знаете, что победоносный военачальник пел у нас на клиросе?» Или: «А вы знаете, что известный историк крещен в нашем храме?» Или еще страшнее: «А вы знаете, что САМ из наших?»

Эта охота оживляется накануне юбилейных дат. Помню, как в 2005 году, когда отмечалось 60-летие Победы, в Интернете прошел слух, что старовером (или, правильнее сказать, из староверов) был маршал Жуков. В 2012 году, как, впрочем, и в 1912-м, в старообрядцы записывали атамана Платова. Независимо от юбилеев в староверы зачисляют поэта Есенина, хотя он таковым не являлся.

Доводилось слышать и о том, что старообрядкой была Наталья Денисовна – мать дорогого Леонида Ильича Брежнева. Якобы к ней на дом для исповеди и причастия приезжал священник с Рогожского кладбища.

Между тем приближается юбилей двух революций 1917 года. И, естественно, оживились всевозможные изыскания и спекуляции вокруг этой даты.

В 2007 году и я чуть не приобщился к революционной тематике. Сотрудник одного уважаемого журнала предложил мне написать статью об Октябрьской революции и старообрядчестве. Я написал.

Естественно, написал о том, что было. Написал, как коммунисты грабили и закрывали храмы, как казнили, отправляли в тюрьмы и лагеря духовенство и мирян. Написал о том, что многие староверы выступили против красных, словом и делом поддержав белых. Написал о раскулачивании и расказачивании.

Однако оказалось, что сотруднику журнала была нужна другая статья. Моей он остался недоволен и велел все переписать в сказочно-фантастическом духе. Якобы революцию устроили старообрядцы. Якобы в результате революции старая вера должна была стать государственной религией Советской России. Якобы в 1918 году в газете «Известия» был напечатан соответствующий декрет. Мне был сообщен и номер газеты. Я старательно просмотрел весь номер и всю подшивку «Известий» за 1918 год и, конечно, ничего подобного не нашел.

Я отказался переписывать статью. Журнал отказался сотрудничать со мной. И мы расстались весьма недовольные друг другом.

Странно, но часто и сегодня именно в таком сказочно-фантастическом духе трактуется непростая и горькая тема «Революция и старообрядцы». Чем-то она похожа на тему «Революция и евреи». Но о революционерах-старообрядцах писать гораздо спокойнее. Никто не возмутится и не обзовется. И сами староверы привычно смолчат.

Поэтому так повелось, что на Руси аж со второй половины XVII века о старообрядцах пишут все кому не лень и пишут всё, что в голову взбредет. Например, митрополит Гавриил (Петров) писал императрице Екатерине II, что староверы – «лютые неприятели государству и государю». Часто так думают и современные авторы.

Еще в 1990-е годы появились первые статьи о том, как ненавидящие династию Романовых «лютые неприятели государству», старообрядцы и масоны, устроили на свои деньги революцию 1905 года, а затем – и 1917-го. Обычно самая душещипательная сцена в этих статьях такова: старовер и масон Александр Гучков принимает отречение от престола у царя Николая II, последнего «помазанника Божьего». При этом авторы забывают, что семейство Гучковых еще в середине XIX века перешло из старообрядчества в официальную Синодальную церковь.

Иногда, к сожалению, в таком духе пишут и известные историки. Недавний пример – книга «Корни сталинского большевизма» Александра Пыжикова. Автор – уважаемый ученый, доктор исторических наук. Им уже написана одна книга о старообрядчестве – «Грани русского раскола».

Суть второй книги, как мне представляется, заключается в риторическом вопросе, которым задается автор: «Почему значительная часть русского народа осталась равнодушной к судьбе своей родины? Удивляла та легкость, с которой произошло расставание с монархией, просуществовавшей 300 лет. Еще больше поражало безразличие по отношению к Церкви: надругательство над ней не вызвало повсеместно ожидаемой волны негодования».

Ответ Пыжикова таков: это произошло потому, что значительная часть русского народа придерживалась старой веры и ненавидела романовскую монархию и Синодальную церковь. Явных и тайных старообрядцев автор видит не только в народных массах, но и среди знаменитых коммунистов.

Безусловно, историк проделал колоссальный труд. Он привлек к работе множество архивных документов, изучил множество книг, среди которых немало скучнейшей партийной литературы, которую сейчас никто не станет читать даже за деньги. Но выводы, сделанные Пыжиковым, кажутся не вполне убедительными.

Неубедительно сближение автором староверов-беспоповцев и русских сектантов – молокан, духоборов, хлыстов и скопцов. Все-таки богословие, богослужение и культура беспоповцев гораздо ближе к поповцам и никонианам, чем к сектантам. Не будем забывать и о том, что к началу ХХ века даже самые радикальные беспоповские согласия, например, филипповцы, усмирились и пошли на компромисс с окружающим миром и властями.

Также неубедительно отождествление Пыжиковым старообрядчества с той сборной солянкой из фольклора (град Китеж) и мистицизма (хлыстовские радения), которой духовно питались многие русские писатели прошлого века. Напрасно искать в их книгах влияние старой веры. А если оно кое у кого и встречается (несомненно, у Федора Гладкова), то все-таки преждевременно говорить о значительном влиянии старообрядчества на русскую литературу ХХ столетия.

Неубедительны авторские поиски староверов среди деятелей революции. Историк пишет: «Икс был старообрядцем потому, что работал на заводе, принадлежавшем купцу-старообрядцу». Или: «Игрек был старообрядцем потому, что родился в местности, где жило много старообрядцев». Если таким образом нельзя записать большевика в староверы, Пыжиков сообщает: «Официально Зет был членом РПЦ (так автор почему-то называет дореволюционную Греко-российскую церковь), но на самом деле он принадлежал к тайному старообрядческому согласию бегунов».

При чтении книги порой создается впечатление, что именно беспоповское согласие бегунов (странников), всегда маргинальное, крайне малочисленное и распространенное на периферии, являлось тайным двигателем русских революций.

По мнению Пыжикова, выходцами из старообрядчества были Андрей Бубнов, Григорий Евдокимов, Виктор Ногин, Виктор Тихомиров, Николай Шверник и некоторые другие видные, но ныне не очень известные большевики. Зато у всех на слуху имена маршала Климента Ворошилова, главы НКВД Николая Ежова и «всесоюзного старосты» Михаила Калинина. Странно, почему Пыжиков не записал в эту компанию самого Сталина. При желании и у него можно найти старообрядческие корни. Было бы желание.

Лично мне из всех большевиков-староверов, найденных автором, наиболее симпатичен Павел Постышев, расстрелянный в 1939 году. Ведь именно он придумал советский Новый год с елкой и подарками – праздник, который вся страна отмечает и сегодня.

Но, повторюсь, история старообрядчества и так богата известными именами. Поэтому не стоит выдумывать новые. 

Дмитрий Александрович Урушев – религиовед, член Союза журналистов России, член Союза писателей Москвы.