Тема «А.С. Пушкин и старообрядчество» не привлекала внимания исследователей. Изучалась только тема «Пушкин и патриарх Никон». Ей посвящено исследование В.С. Листова «Пушкин. Никон. Новый Иерусалим»[1].

Несомненно, Пушкина интересовала личность Никона – одного из инициаторов, наряду с царем Алексеем Михайловичем, церковной реформы XVII столетия. В библиотеке Пушкина имелась книга о Никоне – сочинение патриаршего иподиакона Ивана Шушерина «Житие святейшего патриарха Никона, написанное некоторым бывшим при нем клириком» (СПб., 1784)[2].

Несомненно, Пушкина интересовало и старообрядчество. Трагический раскол Русской Церкви – одно из важнейших событий отечественной истории – не оставлял Пушкина равнодушным. История раскола манила его, привлекая семейными преданиями, яркостью фигур «бунташного» XVII века и тревожной перекличкой с современностью.

В библиотеке Пушкина имелись две книги о старообрядчестве: «Розыск о раскольнической брынской вере» (М., 1824) ростовского митрополита Димитрия и «Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках» (СПб., 1831) протоиерея Андрея Журавлева.

Две книги – с одной стороны, это мало. Но с другой, очень много. Ведь «Розыск» и «Известие» – это практически все, что было издано о староверии в России при жизни Пушкина. Эти книги выдержали несколько переизданий в XVIII и XIX веках, пока в 1855 году их не оттеснило на задний план сочинение нового поколения «История русского раскола, известного под именем старообрядства» винницкого епископа Макария (Булгакова).

«Розыск о раскольнической брынской вере, о учении, о делах их и изъявление, яко вера их неправа, учение их душевредно и дела их не богоугодна» (М., 1824) написал ростовский митрополит Димитрий (Даниил Саввич Туптало, 1651-1709). Книга была впервые напечатана в Москве в 1745 году и затем многократно переиздавалась. Последние издания «Розыска» вышли в XIX веке в Москве (1855) и в Киеве (1877).

Выходец с Украины, Димитрий недостаточно хорошо разбирался в реалиях русской жизни и не знал старообрядчества. «Розыск» написан в духе схоластики и риторики. Недостаток сведений о староверии автор с избытком компенсировал фантастическими слухами и собственными измышлениями. Например, упрекая староверов в невежестве и безграмотности, митрополит дошел до того, что обвинил их в ритуальных убийствах и людоедстве.

Димитрий пишет, что в одном старообрядческом скиту «от града Вологды в пути, ведущем к Каргополю», жил некий пустынник – «враг Божий, волхв и чародей». Он приказал своим послушникам: «У новорожденнаго младенца, ножем подняв груди, измете сердце и да принесете на блюде ко мне». Принесенное сердце скитник велел иссушить в печи и истолочь. Получившийся порошок пустынник насыпал в бумажки и раздал послушникам, наказав: «Возмите бумажки сия со святынею (чарование свое святынею нарек) и идите во грады, и веси, и деревни. И, входяще в домы, глаголите людем, чтоб отнюд не ходили в церковь… И аще вас послушают или не послушают, вы от сего даннаго вам истолчения тайно влагайте им в брашно или в питие, или в сосуд, идеже у них вода бывает в дому, или в кладязь. Егда от того вкусят, тогда к нам обратятся на истину»[3].

«Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках, так называемых старообрядцах, о их учении, делах и разгласиях» впервые увидело свет в 1794 году и с тех пор неоднократно переиздавалось. В библиотеке Пушкина имелось четвертое издание этого сочинения. Б.Л. Модзалевский отмечает, что у пушкинской книги «разрезаны стр. 1-16; заметок нет»[4]. На этих станицах опубликованы документы XV столетия, касающиеся новгородской ереси стригольников.

В отличие от митрополита Димитрия протоиерей Андрей Иванович Журавлев (1751-1813) знал староверие не понаслышке. Он сам был старообрядцем – беспоповцем Федосеевского согласия, но затем присоединился к Синодальной Церкви, где получил священнический сан.

Журавлев «собрал много редких материалов и изустных преданий о первых временах раскола»[5], на основании которых и составил «Известие». Среди сочинений, цитируемых протоиереем, следует особо отметить послания протопопа Аввакума[6] и «Историю о отцех и страдальцех соловецких» Семена Денисова, знаменитого староверческого писателя XVIII века[7].

Также сочинение Журавлева ценно иллюстрациями, изображающими старообрядческие типы: самокрещенец, чернец в каптыре, чернец без каптыря, черница, слободская баба, слободская девка и др.

Книги митрополита Димитрия и протоиерея Журавлева целиком принадлежат историографической традиции Синодальной Церкви. Их авторы, духовные лица, полемизируют со староверами и не сочувствуют им. Первым писателем, по-новому взглянувшим на церковный раскол, был историк и географ Василий Николаевич Берх (1781-1834).

В библиотеке Пушкина имелось несколько сочинений Берха. Книгу «Подробное историческое известие о всех наводнениях, бывших в Санкт-Петербурге» (СПб., 1826) Пушкин использовал в работе над поэмой «Медный всадник». Нас же интересует книга «Царствование царя Алексея Михайловича» (СПб., 1831).

Эта книга заслуживает специального разбора. Она примечательна тем, что, рассказывая о правлении Алексея Михайловича, Берх касается темы раскола. В отличие от митрополита Димитрия и протоиерея Журавлева историк называет виновником церковных нестроений не старообрядцев, а патриарха Никона.

Приступая к рассказу о суде над Никоном, Берх пишет: «По окончании военных действий занялся царь Алексей Михайлович делом, которое, нарушая общее спокойствие, делило всю Россию на разные части, производило расколы, несогласия и, колебля самодержавие, поселяло общее недоверие к властям духовным и гражданским; то есть я хочу говорить о патриархе Никоне, виновнике сих несчастных событий»[8].

Историк упрекает Никона в честолюбии, гордыне и зависти. Например, пишет Берх, Никон принял иночество и переселился из столицы в далекий Анзерский скит исключительно из честолюбивых соображений. «Никон, обитавший 10 лет в Москве и взиравший неравнодушным оком на те почести и отличия, с коими сопряжено звание черного духовенства, оставил белое [духовенство], не представлявшее ему никакого повышения, и удалился на необитаемый остров с тою целию, что там будет он гораздо виднее, нежели в многолюдной Москве»[9].

Снедаемый гордыней, Никон подстрекал Алексея Михайловича на войну со Швецией: «Патриарха Никона льстило титло: Ингерманландский и Кексгольмский; а посему и убедил он царя начать войну со шведами»[10]. Кроме того, полагает Берх, Никон был предателем, действовавшим в интересах Польши: «Впоследствии оказалось, что значительные денежные суммы, полученные им от польского короля, были истинными причинами его желания иметь влияние на дипломатические дела»[11].

Сведения о том, что Никон получал от поляков деньги, неоднократно встречаются в исторических сочинениях. Например, об этом сообщает французский писатель Никола-Габриэль Леклерк (Nicolas-Gabriel Le Clerc, 1726-1798) в книге «История России»: «Никон получил знатные суммы от короля польского, чтоб произвести возмущение и раздор в России»[12].

Русский историк Иван Никитич Болтин (1735-1792), возражая французу, написал сочинение «Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка» (СПб., 1788), первый том которого имелся в библиотеке Пушкина.

Оправдывая Никона, Болтин писал: «Касательно получения им знатных сумм от польского короля есть сущая клевета. В сем изменническом деле Никон никогда не только изобличен, но и подозреваем не был. Если ж сие правда, тем более заслуживал он низложение от сана своего и наказание яко враг и предатель отечества своего, когда в том был изобличен и доказан»[13].

По мнению Берха апофеозом гордыни Никона стало желание сделаться православным папой. Ссылаясь на польского историка Игнатия Кульчинского, Берх пишет: «Униат Кульчинский говорит, что Никон просил царя Алексея Михайловича объявить его папою и что будто бы у него и папские регалии уже готовы были. Но когда царю объявили желание его и доказали, что ему нельзя уже будет жить в Москве вместе с папою, то дело сие и умерло. Кульчинский же доказывает, что Никон передался впоследствии Католической Церкви»[14].

В книге Берха впервые в русской историографии упоминаются имена выдающихся деятелей старообрядчества – епископа Павла Коломенского и боярыни Феодосии Морозовой.

О епископе Павле Берх сообщает: патриарх Никон «низложил Павла, епископа коломенского, предал его телесному наказанию, от каковых угнетений духовный муж сей пропал безъизвеестно: от зверей ли съеден, в воду пад, утопе или иным коим обычаем погибе»[15].

Историк цитирует «Извещение или объявление о совершенном низложении и низвержении Никона из сана патриаршеского»: «Тем же прилучися тому архиереови изумитися и погибнути, бедному, кроме вести, от зверей ли снеден, или, в воду впад, утопе, или иным коим обычаем погибе»[16]. «Извещение» было напечатано в третьей части второго издания «Древней российской вивлиофики», имевшейся в библиотеке Пушкина.

Суд над Никоном и документы, относящиеся к нему, интересовали Пушкина. Не случайно он записал в дневнике: «Устрялов сказывал мне, что издает процесс Никонов. Важная вещь!» (запись 17 марта 1834 года)[17].

Боярыню Морозову Берх упоминает, рассуждая о судьбе наследства бездетного боярина Бориса Ивановича Морозова, скончавшегося в 1661 году. «Борис Иванович Морозов оставил очень большое имение: после раздачи значительных богатств на монастыри и бедным, осталось очень много наличных денег золотом, серебром и талерами и 20 000 душ крестьян… Кому досталось сие богатое имение и кто были наследники сей знаменитой фамилии, о том вовсе неизвестно»[18].

Берх не знал, что наследником Бориса Ивановича был его младший брат Глеб Иванович – муж Феодосии Прокофьевны, знаменитой боярыни Морозовой. В 1662 году Глеб Иванович умер, и все богатства рода Морозовых перешли к его сыну – малолетнему Ивану Глебовичу, находившемуся под опекой матери.

Болезненный от рождения Иван Глебович скончался в 1671 году. В это время боярыня Морозова, из-за вопросов веры вступившая в открытый конфликт с царем, находилась в тюрьме. Пользуясь этим, Алексей Михайлович отписал имения Морозовых в царскую казну.

По этому поводу Берх пишет: «Артемон Сергеевич Матвеев упоминает в челобитной боярыню Феодосию Прокофьевну Морозову, вотчины которой поступили в казну; но чья была она жена, о том также не сказано ни слова»[19].

Челобитная боярина Матвеева царю Федору Алексеевичу содержится в книге «История о невинном заточении ближнего боярина Артемона Сергиевича Матвеева» (М., 1785), также имевшейся в библиотеке Пушкина. В челобитной упоминается, что царь Алексей Михайлович дал некоей просительнице вотчину «из вотчин боярыни Федосьи Прокофьевны Морозовой»[20].

Таким образом, знакомясь с библиотекой Пушкина, мы находим в ней две книги, посвященные старообрядчеству, – «Розыск о раскольнической брынской вере» митрополита Димитрия и «Полное историческое известие» протоиерея Журавлева. Кроме того, история раскола описана в книге Берха «Царствование царя Алексея Михайловича». В библиотеке Пушкина имелись и другие издания, касавшиеся истории староверия, например, «Примечания на историю древния и нынешния России» Болтина и тома «Древней российской вивлиофики».

Не пройдет и десяти лет со дня гибели Пушкина, как старообрядческая тема внятно прозвучит в русской литературе и даже станет модной. Писатель М.Н. Загоскин издаст в 1846 году роман «Брынский лес» – «эпизод из первых годов царствования Петра Великого». За ним последуют романы П.И. Мельникова (Андрея Печерского) и Д.Л. Мордовцева, рассказы И.С. Тургенева, Н.С. Лескова и Д.Н. Мамина-Сибиряка.

Если бы Пушкин прожил еще, наверное, он непременно обратился бы к истории старообрядчества.