Взяла я как-то раз в научной библиотеке нашего музея книгу Анны Ильиничны Федорец. На сайте духовно-просветительского центра Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Федорец представили как «историка, публициста, журналиста», а также «автора ряда статей по истории благотворительной и меценатской деятельности московского купечества второй половины XIX – начала XX столетия». Ну, что ж, думаю, почитаем!..
В первой же главе «Род Третьяковых. Детские и юношеские годы Павла Михайловича» звучит категорическое утверждение: «Третьяковы – и это важно подчеркнуть – были династией глубоко православной». К этому утверждению автор дала сноску, которую стоит процитировать полностью: «Сегодня вопросы религиозной принадлежности членов крупнейших купеческих династий изучены относительно хорошо. Однако в современной литературе до сих пор можно встретить утверждения, будто Третьяковы (а также Мамонтовы, Алексеевы и многие другие известные купцы-меценаты) были старообрядцами. См., например: Купечество Москвы: История. Традиции. Судьбы. М., 2008. С. 160. Подобные утверждения в корне неверны, так как имеются многочисленные свидетельства об их принадлежности к Русской православной церкви. Так, в исповедных ведомостях, целью составления которых было выявление «скрытых раскольников», Третьяковы на протяжении конца XVIII – XIX столетия (то есть все то время, когда они проживали в Москве) твердо и бесспорно числятся православными».
Так и хочется сказать автору: «Девочка моя! Почто так свято верить в исповедные ведомости?» Это, во-первых. А во-вторых, когда историк говорит об «относительно хорошо изученных» вопросах религиозной принадлежности русских купцов, он приводит ряд ссылок на исследования специалистов, чтобы не быть голословным. Если бы автор была знакома с историей старообрядчества, то она наверняка бы знала, что старообрядцы делились на «записных», т.е. записавшихся в государственные крестьяне, мещане или купцы и плативших двойной оклад государству, и «тайных», желавших содержания веры в тайне. За сохранение тайны старообрядцы регулярно подносили взятки священникам официальной церкви, «за что последние показывали их в исповедальных ведомостях православными».
Вообще, исповедные ведомости как исторический источник весьма ненадежны в нашем вопросе. По этому поводу Анне Федорец можно предложить почитать добротную книгу О.П. Ершовой: Старообрядчество и власть. М., 1999.
В качестве подтверждения «православности» Третьяковых А.И. Федорец приводит отрывок из воспоминаний П.С. Шумова, священника церкви Николая Чудотворца в Голутвине, опубликованных в «Душеполезном чтении»: «…родитель Павла Михайловича из этого дома перебрался в наемную квартиру в дом Рябушинского… Живя в этой квартире, он несколько лет состоял при нашей Николо-Голутвинской церкви старостой церковным». «Этот факт, - пишет А.И. Федорец, - говорит о личности предпринимателя едва ли не красноречивее любых мемуарных свидетельств. Должность церковного старосты была почетной, зато и хлопотной…».
Автора не насторожила фамилия Рябушинского, она с упоением пишет об «ограничениях» должности старосты по возрасту и вероисповеданию, однако не усматривает никакого подвоха в функциональных задачах старосты. «Будущий староста должен был быть готов к ведению сугубо хозяйственных дел, нередко связанных с большими расходами на поддержание церковного быта. Староста из своего кармана финансировал все строительные работы, следил за их выполнением».
Если заглянуть в популярный словарь Брокгауза и Ефрона, то увидим, что Церковный староста – это «поверенный прихода, избираемый при каждой приходской церкви для совместного с причтом приобретения, хранения и употребления церковных денег и всякого церковного имущества». Анна Федорец, в силу чистоты ее помыслов, не могла вообразить, что денежные расходы отца мецената – Михаила Захаровича – своеобразная плата за молчание, а, попросту говоря, взятка священникам за возможность тайно исповедовать старую веру. Нет, я не утверждаю того, что Михаил Захарович Третьяков «твердо и бесспорно» числился старообрядцем, но вполне допускаю эту возможность.
К слову сказать, А.И. Федорец умеет поразить читателя выбором источников. Она пишет, что П.С. Шумов прекрасно знал братьев Третьяковых – Павла и Сергея – но их отца, Михаила Захаровича, сам в живых не застал. Шумов стал дьяконом Голутвинской церкви в 1857 году, через 7 лет после смерти купца, а в 1866-м приходским священником. «Но рассказы предшественника Шумова, бывшего священника той же церкви А.А. Виноградова, столь сильно запали ему в душу, что свидетельству Шумова, думается, можно доверять». Следуя этой логике, можно доверять, в принципе, любым мемуарам, без научной критики.
Но, знаете, уважаемый читатель, после какой фразы мне расхотелось читать эту книгу? А вот какой: «Добрый христианин, честный и предприимчивый купец, Михаил Захарович Третьяков умел и любил работать. Трудолюбие было одной из основных черт его характера: трудился купец всю свою жизнь не покладая рук. Трудился сознательно (курсив А.И. Федорец)».
Сразу вспомнился Михаил Ардов, поведавший в «Мелочах архи…прото…и просто иерейской жизни» об акафисте, составленном в честь какого-то преподобного, который подвизался на Севере России, на берегу озера. Ничего существенного о его житии известно не было, поэтому икосы звучали: Радуйся, на брезе костер разводивый,/Радуйся, уху себе варивый..., а кондак заканчивался словами: «Уху ел и Богу пел: Аллилуйа!» |
