Пока я занималась духовным поиском, мама согласилась, чтобы я осталась у Агафьи, она видела, что я действительно очень переживаю. Матушка в Москве была, дочка замуж вышла на Заячьей заимке. А я обет дала безбрачия и вообще об этом не думала. И Господь меня хранил. Мужчины приезжали, и охотники, и разные другие люди, но главного искушения не было. Когда мужчина появлялся, я уходила, мне вообще это не надо было, не укладывалось в голове. Но представьте себе, вот в космос отправляют людей, их готовят полгода, чтобы они между собой… психологи с ними работают… А мы там…

Трое нас было – Агафья, я, ну и еще Ерофей, но это отдельная история. Мужик один, без ноги. Естественно, на замкнутом пространстве всегда выходило так, что третий лишний. Они между собой соберутся, поговорят, я опять виновата. Бывало, конечно. Но все равно иду утром: матушка, прости... и знаю, что даже пообедать нельзя, пока не попрощаешься (т.е. не попросишь прощения – А.М.), поэтому приходилось ломать себя через колено, идти и просить прощения. Один раз был такой случай, что вообще все так достало - собралась и ушла в тайгу. Пока я жила у Агафьи, мы сообщались с миром через вертолетчиков, которые нам из мира привозили письма от родных. Есть конкретные люди, допустим, сын Ерофея часто к нам приезжает.

- Нет, ничего, только знаем, что в такой-то деревне живет Седов Коля – и вот через него шли письма к нам. Он часто к нам прилетал. И вот я получаю письмо от мамы. Случилось так, что она в один год похоронила мужа и брата моего, сына своего. Брат попадает в автокатастрофу, а отец умирает от рака. И она пишет мне: «Возвращайся, ты мне нужна как воздух». А с тех пор как я с Агафьей живу, она выздоровела, встала на ноги, несколько раз, пока я жила там, на горячий ключ на месяц уезжала, который всякие болезни суставов лечит, остеохондроз, кожные заболевания. Она в этом плане удивительно чистая. Что меня в ней поразило, когда я к ней пришла… вообще человек не моется, но от нее ни запаха, ничего. Настолько она чистая, кожа чистая как у младенца. Я так думаю, что это духовное, что она молится много и оттого чистота такая. Ну и воздух конечно, вода, все чистое вокруг. Ну и питание. Она ведь ест практически только растительную пищу.

- Ест, но очень мало.

- Она же «накрытая», вы сказали.

- Знаете, даже я, когда я уходила в Заячью заимку, я себе и «понедельник взяла», постилась, и мяса не ела, а духовник мне сказал: «Ты уходишь в тайгу, и я не могу благословить тебе не есть мяса и понедельничать. Вдруг там будет голод, и непонятно, чем питаться». Обычно она мяса не ест, но, например, был момент, когда у нас козы не доились, куры не неслись, а пост закончился, Пасха, и хоть чем-то разговеться надо было. Ну, я пошла тогда рябчиков настреляла.

- Да, сейчас привезли, есть, гладкоствольное оружие. Так что я еще и стрелять научилась.

- А там была какая-то возможность упражняться в стрельбе?

- На рябчиках, да.

- Дело в том, что она же совершенный ребенок. Вот узнают старообрядцы часовенные, что она воцерковилась. Поехал к ней этот наставник Зайцев: «Ты зачем воцерковилась?! Ты вообще, что сделала? Ты кого у себя приняла?» Она, естественно, исповедуется к нему и говорит: «Моя бабка-то Раиса была тоже церковная». И вот в таком духе все происходило. К ней и никонианские священники приезжали - мало ли. Просто так приезжают люди, посмотреть на нее. Она не пойдет к священнику никонианскому под благословение. Приезжают разные люди. Ей сейчас, опять же, матушка, которая ее «накрывала» и считается ее духовной наставницей, прислала письмо: «Ты зачем вообще там кого приняла, все, крышка, уезжай оттуда, приезжай к нам».

- Не жалейте, Агафья в трезвом уме. Допустим, я сейчас увидела книги Арсения Уральского (старообрядческий епископ и писатель - А.М.), я для себя прочитала – и на полочку поставила. У нее эти книги лежат в изголовье, чуть ли не через каждую страничку лежит закладочка и (я заглянула) все линиями подчеркнуто, чуть ли не каждая строчка. Нормально все у нее в этом плане, она все осознает и все понимает. Дело в том, что она общается со всеми. Я ведь тоже везде побывала, и у часовенных, и у прочих. И каждому хочется свое болото похвалить. И каждому хочется сказать: вот я съездил, я ее на путь истинный наставил. Сейчас передачу сделали, а не показали, как приехал наш батюшка отец Александр, исповедовал и причастил ее – и как она вся светилась. Для нее это такое счастье было.

Медосмотр показали, а это не показали. У них вообще духовной линии даже там не было. Они же к нам не подошли даже. Им нужно было жареные факты собрать.

- К Агафье же приезжали исследователи?

- Много народа приезжает. Но вот, допустим, Песков взял свою линию. И очень долго, допустим, мы прожили… И я пять лет, и Сергей к ней часто возвращался, мы собрали свою информацию, у Сергея очень много фотографий, именно таких, когда он снимает Агафью скрытой камерой. Очень хорошие фотографии. Но когда мы обращались в журналы типа «National Geographic», ходили по разным, они интересуются ей, но нам конкретно было сказано: «Пока Песков жив, мы никого другого пускать в эту сферу не будем». Ну а сейчас Песков ушел из жизни, Агафья только очень опечалена тем, что он к вере не пришел. Но я знаю, что она за него молится.

- И вся его литература была такая. Он писал о быте, духовного же вообще почти ничего не трогал. Поэтому вот сейчас я как раз была у нее, благословилась на то, чтобы написать книгу-воспоминание. Я-то, конечно, вся в работе была, зато Сергей сделал умное дело, он записал много всего.

- Знаете, не то чтобы зависть это была, а скорее детские капризы. Представляя сейчас нашу жизнь, как мы здесь живем… Когда их обнаружили, то для них было это открытие того, что мы называем цивилизацией. Почему братья в один год все ушли, как я это понимаю? Произошел такой психологический надлом, это вовсе не бацилла, как принято рассказывать. Они жили одни, ушли, отец знал, что там война идет и вообще конец мира наступил – и все. И вдруг приезжают геологи – у них машины, самолеты, вертолеты, экскаваторы и все такое прочее. Один брат у нее был, Дмитрий, технарь от рождения, всякими железками занимался, но когда он увидел эти машины и захотел поработать на них, тятенька ему это не благословил, он расстроился, бациллы, наверное, все же помогли, слег и заболел воспалением легких. А ведь до этого, как Агафья рассказывала, эти два брата босыми ногами совершенно спокойно загоняли марала в яму – и ничего не было им, никакой болезни.

- Да. А старший, когда ему было 40 с лишним лет, сказал, что хочет жениться. Но тятенька сказал «нет, нельзя», и он на этой почве истаял. До того, как их нашли, они были одно целое и друг за друга, а тут все сразу разбрелись: один ушел сам по себе на заездок, другой пошел сам себе избу новую строить и надорвался – бревно тяжелое поднял. Наталья, сестра ее, ухаживала за больными братьями и в холодной воде полоскала белье, да сама заболела. До этого они жили себе спокойно и вообще никаких болячек не знали.

…Агафья не хотела меня отпустить. Почему она меня не отпускала? Ведь я получила письмо от мамы: «Возвращайся». Но она ни в какую: «Я тебя не отпущаю туда». Я год целый дожидалась этого благословения, когда она меня отпустит. Вертолет прилетает завтра, я ей говорю: «Все, Агафья, завтра вертолет, я улетаю, маме нужна моя помощь». Вертолет прилетает, Агафья в обморок падает и лежит, Бог ей судья, не знаю, на самом деле это или нет, во всяком случае такая вот претензия: «Ты меня бросаешь, одну здесь оставляешь». Ну естественно, как я брошу человека. Вертолет улетает. Так было несколько раз.

И вот однажды, весной, мы все сделали, все посадили в огороде и у нее, и у Ерофея – и решили с Сергеем идти пешком. Чтобы она не видела. Поэтому у меня очень долгое время оставался грех на душе, что я ушла без благословения.

- После через 10 лет встретились. И все 10 лет такой негатив шел от нее: письма мне посылала сердитые на меня и на Сергея. У нас с Сергеем, когда мы жили у Агафьи, ничего такого не было, просто общались нормально и все, а когда уже вышли оттуда, то поняли, что жить не можем друг без друга и друг друга не хватает нам. Мы пришли к отцу Алексею[1] – и он нас обвенчал.

- Дело в том, что пока я там пять лет у нее жила, я все свое здоровье там оставила. Она-то там привыкшая жить в таких условиях, а у меня, конечно, проблемы начались. Я приехала к ней с физически здоровым телом и помогала в тяжелой работе. Вы даже представить себе не можете. Сено, например, ставили на покос на старом жилье, это нужно было по Еринату километра три пройти, потом подняться в гору на 1100 м – и там на плато ставили сено. И вот оттуда каждый день таскали сено на себе – на ремнях. И все это под открытым небом каждый день. Или вот этот заездок, снег сыпет, а ты должен его чистить каждый день, а не то рыба уйдет.

- Ничего нет, только козы.

-  Там нет возможности, там нет пастбищ, там на коз-то сено накосить проблема. Единственное, что козы еще и ветки едят, непритязательные.

- Нет, это церковно-славянский. Но она сейчас употребляет какие-то современные слова, газеты не читает, но знает. Приезжают люди, разговаривают, сейчас она включает свой язык, но пишет все равно на старославянском.

- Она очень гостеприимный человек, она ждет помощника. Однажды с отцом Владимиром приехал к ней Георгий, наш прихожанин, он у нее остался, но смог всего полгода с ней пожить. Не выдержал. Я-то приехала как послушница, просто от своей воли отреклась, а он приехал как помощник. И в прошлом году мы к ней прилетели, она говорит: «Мне помощник нужен». Я ей говорю: «Вот же у тебя помощник». Видно, что он дрова там ей таскал и все делал. «Да какой это помощник, он сгущенку ест!» У нее, если человек сгущенку ест, – он уже не христианин. Поэтому помощник нужен. Новая посуда нужна.

Сейчас, через 10 лет, она меня с теплом вспоминает – «вот Надя-то у меня была, я два раз в день ела, а сейчас один раз приходится есть». Но помощник лучше бы к ней пришел просто помогать, как Сергей приходил – дровами занимался, стайки ей рубил, но он не был послушником, он жил сам по себе и делал всю физическую работу. К ней не нужно соприкасаться духовным чем-то. Когда ты хочешь претендовать на то, чтобы помолиться вместе с ней, то тут она очень осторожно держится. У нее авторитетов вообще нет по жизни, для нее имеет значение только то, что тятенька, бабка Раиса и маменька говорили. Вот сейчас она еще Арсения Уральского читает. Вот Иоанн Златоуст, она еще его послушает. А если вы пришли и что-то говорите – это бесполезно.

- Когда Песков опубликовал свой «Таежный тупик», Александр Семенович Лебедев написал для журнала «Церковь» статью «Таежный просвет». Но, к сожалению, похоже, что сейчас, при современной глобализации, это тупик. Это все до первой машины, до первого вертолета… Можно бесконечно умиляться и лить слезы умиления перед старой Россией, перед какими-то заимками, перед этими людьми. Но задача старообрядчества, видимо, будет состоять в том, чтобы устремиться не назад, а вперед – в современную цивилизацию, но с сохранением старообрядческих основ.

- Ну, кстати, они, как только их нашли, сразу оценили, например, резиновые сапоги и целлофан. Она что-то принимает, а что-то нет. Она прекрасно знает о спонсорах, которые храмы строят. Ну вот они такую жизнь избрали. Ее спрашивали: «Агафья, ну а как ты сама оцениваешь то, что тятенька увел вас в тайгу?» Она отвечала: «Ну а как же Ной, он тоже своих спасал всех». Они ведь ушли с тятенькой в 1937 году, когда вообще вопрос стоял о том, чтобы забрать детей в детский приют, а если отдавать не будут, то расстрелять. Какая же старообрядческая семья отдаст детей в приют? Вот и ушли.

 

ПОДГОТОВКА ИНТЕРВЬЮ: Алексей Муравьев