ВЫБОР

 

 

Перепутье. Точка выбора дальнейшего пути. В каком-то смысле, мертвая точка. Точка, в которой жизнь должна обрести иной смысл, иные черты.

Состояние духовного паралича, стреноженности. Состояние мучительного выбора направления движения, неуверенности, нерешительности, раздвоенности сознания. Состояние РАСКОЛА.
　

Направо пойдешь - предателем станешь. Налево пойдешь - себя потеряешь. И кажется, что никогда это не кончится, так и будешь теперь топтаться на месте до бесконечности, изнемогая в бесплодных усилиях, ибо не знаешь, куда двигаться.
　

Но: «ищите и обрящете, толцыте и отверзется». Наступает момент, когда перепутье остаётся позади. Направление усилий определяется. Подчас неведомо почему именно такое направление, но, в конце концов выбирается одно из многих и ты, как в ледяную воду, как в пропасть делаешь шаг вперед с захолонувшим сердцем. С безумною надеждою, с верою – Господь не оставит. Ведь к Нему иду. Ничего больше не надо. Только к Нему.
　

Шаг сделан. Все устремления, все силы души получили осмысленное и ясное направление. Жизнь продолжается. Куда приду? Пока точно не знаю. Не вижу. Но верю и надеюсь – приду, куда надо, куда Господь приведёт по молитвам и прошению. Верю и надеюсь. И люблю…
　

Вероятность ошибки? Конечно присутствует. Но идти все равно надо. Под лежачий камень вода не течет. Дорогу осилит идущий…

　
2. Я жду

 

Я жду.

 

Говорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять.
　

Я жду спокойно и терпеливо. Идет, шествует череда дней. Именно идет. Не бежит и не тянется, а идет со своей нормальной скоростью. То дождь орошает землю, смывает с деревьев　 начинающую желтеть листву, и она, прилипая к мокрому асфальту, устилает мою дорогу домой темным ковром со светлыми, желтоватыми пятнами. Солнышко пригревает с ярко синеющего неба. Его лучи отражаются и сверкают во многочисленных лужах. Почему-то, это солнечное тепло уходящего лета особо не замечается, воспринимается равнодушно. События сменяются событиями. Иногда не хватает времени на обед, иногда выдается час-другой свободного времени, и можно посидеть спокойно, почитать книгу.
　

Я жду.

 

Мне много думается в эти дни. Мысли и думы также не бегут и не тянутся, но шествуют, сменяя одна другую.
　

Я жду.

 

День за днем. День за днем. Напряжение ожидания возрастает, но, странным образом, оно не колеблет, не развеивает моего спокойствия. Того спокойствия, которое появилось во мне после прохождения «перепутья», и определения в направлении движения. Через несколько дней мое ожидание закончится. Я сяду в поезд, и он повезет меня в ночь. Повезёт навстречу тому неизвестному, абсолютно неизвестному мне, о котором я столько читал, думал, молился. Поезд повезет меня в ночь, а привезет в утро. В Москве произойдет моя первая встреча с неизвестным.
　

Я жду…

 

 

 

 

Ночь в поезде прошла беспокойно. Часто (каждый час, практически) останавливались на станциях, или пропускали поезда. Стояли от трех до десяти минут. При каждой остановке я просыпался, и начинал дремать лишь, когда поезд вновь трогался с места. Духота в вагоне. Храп соседей. Вереницы мыслей, мешающих уснуть.

 

Поезд прибывал в Москву в 6.30. Предположив, что при подъезде в туалет будет не пробиться, я встал в пять часов, умылся, заправил постель, и лежал, бодрый, собранный, творя в уме молитву Исусову. Длинные очереди заспанных, нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу людей скапливались у туалетов. Кто рано встает, тому Бог подает, так-то…

 

 

 

Москва встретила меня, нахмурившись серым небом, окропила вялым, теплым дождичком. Подосадовав на сей мокрый прием, я в тоже время похвалил себя за предусмотрительность, с которой сунул вчера в сумку зонт (кажется, по совету жены).
Еще в поезде, при подъезде к вокзалу, позвонил Сергий и предупредил, что опоздает на полчасика. Не торопясь, дошел я до условленного места встречи (бюст Ленина в центре Ленинградского вокзала), и стал ждать. Вскоре появился Сергий.

 

Познакомившись, поздоровавшись (мы не встречались до этого момента), направились на станцию Каланчевская, чтобы заехать на Рогожское. Опоздали на электричку.

Занятно, но, начавшись с утреннего опоздания Сергия на вокзал, у нас весь день прошел под знаком опоздания. Мы опаздывали на электрички, или они просто не приходили, мы бежали, чтобы успеть на троллейбус, но он вставал через пару остановок по причине перекрытия дороги, и мы неслись до ближайшей станции метро… Но, главное, что успели к тому основному, ради чего я и приехал.

 

 

 

 

Рогожская слобода не поразила моего воображения. В моем представлении, сложившимся под влиянием прочитанных книг, Рогожка представлялась мне какой-то легендарной, величественной старообрядческой слободой, чисто старообрядческим местом проживания староверов. Что-то вроде «заповедника», «анклава», куда не ступает нога новолюбца. Старинные дома, храмы, вымощенные брусчаткой улицы, по которым гуляют староверы в кафтанах и сарафанах…. Ну и кладбище, конечно, где захоронены знаменитые староверческие фамилии. МДУ - эта славная «кузница кадров»…

На самом же деле, центр поповского древлеправославия оказался гораздо проще, скромнее, я бы даже сказал скуднее. Четко очерченных границ у Рогожки нет. Дома современные, панельные, церковная лавка соседствует с ларьками. Вдоль и поперек Рогожское пересекают разные люди. Знаменитое Рогожское кладбище имеет вид самый обыкновенный, исключение составляют несколько захоронений (Морозовы, архиерейские могилы). Да и хоронят на нем уже давно всех подряд…

 

Мы погуляли по Рогожскому, осмотрели кладбище, Покровский собор, Никольскую Церковь, колокольню. Печальная ирония – Покровский собор выстроен в «классицизме», а Никольский храм, принадлежавший раньше староверам и выстроенный в древнерусском стиле – ныне принадлежит господствующему вероисповеданию. Рогожский «историко-архитектурный комплекс» изрядно поновляется.

 

Зашли в церковную лавку, где разбежались во все стороны мои глаза, и я, выйдя оттуда, произнес про себя твёрдо и обещающе: «я вернусь».

 

С Рогожского мы направились в Павловский Посад. Павлов Посад - маленький городок, чем-то напоминающий мне Псков. В нем я чувствовал себя уютнее, чем в Москве.

Ехали мы в храм, освящённый во имя Рожества Божией Матери. Храм – невыразительный кирпичный новострой. Однако, внутри храма все очень хорошо устроено (да там везде все было очень хорошо устроено и в храме, и в трапезной, и в нижнем храме, и в доме о. Михаила, и в его моленной…).

 

Атмосфера в храме замечательная. Иконы, писанные, настоящие. Отсутствует электрический свет, вместо него теплый, живой свет восковых свеч и лампад. Старые книги. Ну и конечно – знаменное пение. Лепота…

 

 

Что увидел я, что понял за эти два дня?

 

Понял, что мои представления о староверах и староверии, основанные на общении в сети с людьми, именующими себя «старообрядцами», ложны.

 

На сегодняшний день староверов в интернете практически нет. Большинство присутствующих там личностей или личин, представляющих староверие в сети – это просто никчемные словоблуды. Невоцерковленные, нежелающие молитвенно работать над своей душой, они сидят в сети, день за днем, ночь за ночью. Сидят, вместо того, чтобы пойти и хоть что-нибудь сделать для возрождения Церкви, выплескивают потоки грязных помоев на никониан, и других староверов, публикуют «страшные и злые фото», обсасывают, смакуют все сказанное каким-нибудь патриархом Кириллом, или протодиаконом Кураевым, понося, изругивая все и вся, своих, и чужих. В этом смысл их «староверия». Цель их «христианского» мировоззрения.

Благодаря им, староверие воспринимается внешними как фанатичное антиниконианство, и не более того. Очень жаль, что люди составляют свое представление о древлеправославии на основании своего опыта общения с ними.

 

Небольшой процент активных интернет-староверов представляет собой «интеллектуалы древлеправославия». Не буду называть их имена, они и так хорошо известны. Это очень, ну очень умные человеки, любящие и умеющие красиво сказать. Вот и все интернет-старообрядчество.

 

Какие же они, живые, реальные староверы?

 

Спокойные, сдержанные, основательные, ненавязчивые, но внимательные к тебе. Крепость, основательность ощущается как в них, так и во всем, их окружающем. Вот иконостас, при виде которого так и просится на язык не совсем понятное слово – кондовый. В сравнении с ним иконостасы в новообрядческих церквях это – иконостасики, легковесные, вычурные. Так отличается массивная глиняная кружка от пластикового стаканчика. Так отличается старовер от новолюбца…

Новообрядцы постоянно рассуждают о том, что «ни посты, ни длительные молитвенные правила Богу не нужны». Что «не это спасает», «к Богу не приближает». Что это, конечно, можно делать, и даже хорошо так делать, но не обязательно, ибо «каждому по силам», и не надо ставить это во главу угла. Если же кто и соблюдает полностью пост, то тот уже чуть ли не подвижник наряду с Макарием Египетским. Староверы же не рассуждают на эти темы. Они просто постятся по Уставу принятому от отцов, готовятся к причастию так, как надо готовится к нему, и это вполне нормально для них, и естественно, и они отнюдь не считают это за подвиг, за что-то выдающееся, тем более за нечто само по себе спасающее.

 

«Любовь», «плоды духа», «живая молитва», «присутствие Господа в твоей жизни» - в отсутствии этого, как и в «обрядоверии», формализме в решении различных «духовных вопросов», новообрядцы часто обвиняют староверов. Они пишут рассказики о «присутствии Бога в их жизни». Однако, все это я увидел в тех людях, с которыми общался. Просто рассказов об этом они не пишут, им и в голову не приходит выставлять это в качестве доказательства истинности своей веры. Потому как вера жива не рассказами, а делами её исповедания – православием.

 

 

Шесть часов утра:

 

- Обещаваешься ли Христу?

 

- Обещаваюсь Христу.

В воскресенье перед литургией меня огласили…

 

 

 

 

Это было возвращение…

Опять ночь в душном поезде, опять оглушающий храп соседей, томительные остановки, полубесонная ночь…

Москва, Ленинградский вокзал, серое небо, рваная пробель тающего снега на улицах.

Привычный уже маршрут Каланчёвская - Курский вокзал, где мы встретились с Никитой и Сергием - Павловский Посад.

По приезде в Посад, Никита предложил добираться до храма пешим ходом.

- Ноги разомнем…

Мы идем пешком.

 

Затянутое небо, первый выпавший снег, влажный ветер, несильно дующий нам в лицо, темные ветви деревьев, и несколько попавшихся нам по дороге лип, со слабо зеленевшей листвой, почему-то не опавшей – все это однотонно, почти одноцветно, но не «серо», не «тускло», не «уныло». А «облачно». И эта «облачность» придает всему окружающему миру некую не-обыденность. Праздничность сказки. Кажется, так я воспринимал мир в детстве, особенно же острым было это ощущение в последние дни перед новым годом.

И сейчас, идя в храм, к крещальной купели, я как будто иду, возвращаюсь в этот сказочно-облачный мир, возвращаюсь в детство…

Я вхожу в храм, радуясь возвращению…

 

Крещение

 

Самодельная, сварная, наполненная почти до краев купель стоит в коридоре между кельями, перед входом в нижний храм.

- Вода больно теплая – пробует воду и озабоченно беспокоится Сергий – снежку, что ль, накидать. А то ведь не прочувствует торжественность момента…

- Оно можно – соглашается Никита – а купель то, не мелка ли будет? Влезет ли?

- Да нешто не влезет. Да таких сюда трое запихнуть можно – загнё-ё-ём!

Все готово. Мы сидим в келье, ждем о. Михаила. Сергий с Никитой плетут мне нательный поясок. Коротаем время в разговоре…

Крещение.

Яркое, символичное, насыщенное смыслами священнодействие. Эти смыслы вспыхивают в своей вещественности, которая позволяет, по мере своей личной способности, прикасаться к ним, напитываться ими… Погружение в холодную воду как в душную, смертную могилу, и вырывающее из нее стремление жить, и дыхание останавливается, и не сразу получается начать дышать снова… Звучит – «одеяйся светом яко ризою», и белая крещальная рубаха начинает светиться, и перестает быть рубахой, и становится светом… Теплая свеча в руках, дарящая ощущение стояния зажженной свечой перед Богом…

 

Повязывается поясок – и исчезает расхлябанность, «распоясанность», готовность к действию… Печати, начертанные св. миром – живые, настоящие. Все живое, настоящее…

 

 

После крещения – трапеза. Мне, постящемуся перед причастием – три корочки хлеба с медом, да яблочко. О. Михаил, Сергий, Никита, Александр, поздравляя меня с крещением, и, уписывая щи с мясом, посвящают меня в тонкости поста.

- Сухоядение – пища, не прошедшая термическую обработку: хлеб вода и сырые овощи.

После трапезы пошли на всенощное бдение. Мне, непривыкшему к длительным богослужениям, оно далось нелегко. Я стоял, пытаясь сосредоточиться, включиться в происходящее в храме, и поражался тому, как «вкладываются» душой в службу прихожане (многие из которых являются и крылошанами). Нет никакой рассеянности, небрежности, нет и нарочитой «величавой» медлительности в действиях, все движения энергичные, собранные. Истовые…

После службы, подкрепившись и передохнув, я встал в нижнем храме на молитву, а вся честная братия уселась попить чайку. После молитвы, посидев немного с Сергием, Никитой, Романом, Александром и Павлом, и с грустью посмотрев на сушки-печеньки-чаек, я пошел спать. Честная же братия засиделась за чайком до утра, неспешно переговаривая о том и о сем.

 

Моя первая литургия в качестве верного. Я еще слаб в уставе, и меня берет под свою опеку Лидия. Когда поклониться, как скушать просфору, как подойти к чаше и кресту…

Я причастился. Служба закончилась. Меня поздравляют. Вроде бы все хорошо, да не все…

Мы спускаемся в келью.

- Ну что, Димитрий, какие ощущения? – спрашивает Сергий.

Что сказать? Ответить прямо – «никаких», не решаюсь.

- Пока не разобрался – уклончиво отвечаю я.

 

На самом деле мне неуютно от того, что ничего «особого» не ощутил». Не было ни ощущения «благодати», ни «просветления», ни особой радости; не ощутил себя «заново родившимся»… Как же так? Это по маловерию моему, или… что это значит? Я смущен, растерян, расстроен.

 

 

 

Почему так произошло, я понял лишь вечером, уже по дороге на Ленинградский вокзал.

«Се бо мимо ходит Господь. И се дух велик крепок растая горы и сокрушая камение в горе пред Господем. Но не в дусе Господь и по дусе трус. И не в трусе Господь. И по трусе огнь. И не в огни Господь. И по огни глас света тонка. И ту Господь».

Моя ошибка была в том, что я желал и ждал каких-то особых, благодатных, ярких, бурных эмоций, ощущений, переживаний. И это напряженное ожидание заслонило от меня Тихий Свет. Перегоревав, я перестал ждать. И вот тогда ощутил «глас света тонка»…

Перестук колес, негромкая музыка. Я еду домой, и думаю о том, что очень часто мы, ожидаем Бога, облаченного в торжественность, блеск и величие, и поэтому не замечаем Его, приходящего к нам в «зраке рабьем», в простой, поношенной одежде…

 

Дмитрий Зиновьев

 

Неопалимая купина, 2009, № 3