Приглашение было интригующим: «Хотите увидеть художницу из старообрядческой уругвайской деревни Ла-Питанга? Приходите. Это ведь уникальная возможность». Старообрядцы из Уругвая в Москве да еще с выставкой своих картин?! Дважды повторять приглашение не пришлось.
Капитолина Бодунова
Столица плавится от июльской жары. Пробки, толкотня у метро и торговых центров, воздух дрожит от автомобильных гудков и людского гомона. На Рождественском бульваре ныряем в тихую арку, находим галерею LaBase – конечную цель поездки. Здесь прохладно, окна плотно зашторены. Людей много, и практически все они столпились вокруг кого-то в центре галереи. …
Нарядное, черное с серебром, платье в пол, длинные светло-русые волосы зачесаны под красивый головной убор, у правого виска – кокетливая черная роза, прямая гордая осанка, яркие голубые глаза и открытая добрая улыбка. Необычная, красивая речь. И редкое имя – Капитолина. Капитолина Бодунова. Она явно смущена таким пристальным вниманием и суетой вокруг своей персоны. Держится с достоинством. Спокойно и просто отвечает на вопросы, которые сыплются со всех сторон. Да, она впервые в России. Нет, никогда не училась живописи. Да, ей здесь очень интересно. Нет, ничего ее здесь не пугает. Становится ясно, что пробиться сквозь толпу, которая «хвостиком» передвигается за Капитолиной по галерее от картины к картине, весьма затруднительно. Причем, судя по приглушенным репликам («совсем не такая, как я думала!», «держится как!», «лицо доброе»), посетители ожидали увидеть совсем другую женщину.
«Даже у образованных людей при слове «старообрядцы» возникают мрачные ассоциации, – говорит секретарь Комиссии по изучению старообрядчества при Международном комитете славистов Ольга Ровнова, пригласившая нас на выставку. – Это не соответствует действительности. Глупые стереотипы, от которых следует избавляться. В 2006 году я впервые побывала в старообрядческих общинах Латинской Америки, в том числе в Уругвае. Люди, с которыми мы там встречались, необыкновенно гостеприимные, открытые, умные, с потрясающим чувством собственного достоинства».
…Наконец удается добраться до Капитолины. «Здравствуйте!» В ответ легкий полупоклон: «Здравствуйте!» Быстро договариваемся о встрече «без свидетелей», чтобы поговорить в спокойной обстановке. Встречаемся несколько дней спустя. Капитолина сильно смущается, когда ее фотографируют, опускает глаза, виновато улыбается:
– Муж всегда на меня сердится, когда фотографирует. Я любила бы сниматься, но мне неудобно.
– Почему же неудобно?
– Да я никогда красиво не получаюсь (смеется).
– А сами фотографируете?
– Я люблю фотографировать. Здесь сейчас много фотографирую. Меня шибко интересует все ранешное.
– Простите – какое?
– Ранешное. Ну, как это сказать? Давнишнее.
– А! Старинное?
– Да, старинное. Все такое красивое. Как в сказке.
Капитолина рассказывает, что ее водили по московским музеям и по городу, что ей все понравилось. Все очень красиво, особенно церкви, а еще ее поразила… «как это? Красная площадь, да?». Речь Капитолины – плавная, баюкающая, с несколько непривычными интонациями и ударениями. Жесты скупые. Зато улыбается она часто и смотрит собеседнику прямо в глаза, так что видно: совсем не лукавит. Капитолина заранее извинилась: не обижайтесь, если я вас буду переспрашивать, некоторые ваши слова могут быть мне непонятны. Правда, непонятным для нее в разговоре оказалось только одно слово – «изоляция».
Красить картины
Капитолина рисует с 13 лет. Действительно никогда не училась живописи, если не считать стандартных уроков рисования в бразильской школе. В 14 лет вышла замуж и уехала жить в уругвайскую Ла-Питангу с мужем Анатолием, которому на тот момент было 19. Кстати, если мы говорим «рисовать» или «писать картины», то старообрядцы употребляют слово «красить». Так вот, Капитолина красит картины вовсе не о том, как живет ее община в Ла-Питанге. Это в основном сказочные сюжеты, русские пейзажи или сцены из российской истории. Вот заснеженная, прикорнувшая у леса избушка, вот вороной конь в сугробах, вот задумчивая красавица в кокошнике, а вот фашистские танки, которые советские солдаты готовятся подорвать гранатами… Картины немного наивные, но яркие, искренние и чем-то завораживающие. А если еще при этом помнить, что нарисованы они художницей из старообрядцев, до сего дня в России не бывавшей…
– Капитолина, а вы снег когда-нибудь видели?
– По телевизору и на фотографиях. А еще раз в Бразилии и раз в Аргентине снег упал. Я видела его, но мы шибко маленькие были, я мало чего помню. Да и шибко мало его выпало. Ну, сколь? Ну, вот столь мало (показывает пальцами зазор в 1,5–2 см). Но я снег люблю, и рисовать его люблю. Он такой белый. Хочется настоящий снег в России увидеть.
Сетует, что не хватает времени, много работы, что не успевает рисовать все, что хочется. Еще бы: в семье трое маленьких детей – Федора, Илья и Серафима, нужно за всеми присматривать, «по дому мы работам», да еще хозяйство – «корову дЁржим, курочек», да еще мужу на пасеке надо помогать, хотя у Капитолины аллергия на пчелиные укусы – даже до больницы дело доходило. А еще нужно шить, вязать, вышивать, из одежды ведь покупаются только «пальтушечки да фуфаечки», да успевать красить «что-то маленькое на продажу». «Небогато живем, но и с голоду не помираем».
– Тяжелая жизнь...
– Я так скажу со своей стороны: не шибко сладкая жизнь. Но вот что: я-то в нескольких странах жила, видела, как в наше время в мире живут. А вот тот, кто в деревне все время сидит, мира не видел, ему, думаю, легче. Но с другой стороны, это тоже плохо. Надо, чтобы они знали маленечки, что делается-то на улице. Они ж не знают, что делать в мире. И это трудно.
– А что в России происходит, у вас в общине знают?
– Да, знаем. У многих здешняя родня есть – письма пишут, по телефону звонят. Но больше списываемся.
– Как вы себя в России чувствуете?
– Я хоть и нездешняя, но я чувствую, что здесь все нашенско, все свое. Скажем, наши люди ходят, по-нашему говорят, по-русски. По-другому немного, я иногда удивляюсь, но по-русски же. Все понятно.
Сейчас Капитолину больше всего заботит вопрос, связанный с обучением детей. В Ла-Питангу периодически наведываются преподаватели из уругвайской школы, уговаривают старообрядцев отправить детей обучаться. Капитолина «за», но многие в деревне против. Потому как считают, что в школе детей могут научить не тому, что следует. Например, чем отличается мужчина от женщины и откуда берутся дети. Капитолина, в общем, тоже считает, что этому «малых» учить не следует – «когда вырастут, все в свое время сами узнают». А вот язык той страны, где живут, знать должны – в этом Капитолина уверена. Она сама прекрасно говорит по-испански и часто используется жителями своей общины в качестве переводчицы. Например, когда старообрядцам Ла-Питанги приходится обращаться в банк, больницу или муниципалитет. В деревне все и всегда говорят по-русски, так что знающих испанский язык в общине – по пальцам пересчитать.
– Ну а вы сами-то детей учите читать-писать?
– Да, с детства по старым азбучкам учим. Вот к нам ученые ваши приезжали, так они фотографировали наши азбучки и удивлялись: таких, говорили, теперь нет.
– А книги на русском языке помимо азбучек у вас есть?
– Есть, но все больше старые. Церковные книги. Есть книги по истории России. Вот у меня муж любит такие читать.
Выяснилось, что о классической русской художественной литературе Капитолина представления почти не имеет. Негде взять книги Достоевского, Толстого или Чехова. В библиотеку ближайшего местного городка Капитолина наведывается регулярно, но откуда там возьмутся русские классики? Помимо библиотеки Капитолина частый гость и в местном интернет-кафе: «Переписку веду. И в компьютере все больше картины рассматриваю. Я учусь. На каждой картине. И на своих картинах учусь».
Старообрядческая община Ла-Питанги насчитывает около ста человек, рассказывает Капитолина. Свободного времени у жителей общины немного. Обычно старшее поколение собирается на «вечерку», разговаривают, поют. А молодежь затевает игры. «В круговую играют, еще – в стеновую, также в лапту, а дети – в мячик». Решения по важным вопросам жители Ла-Питанги принимают на общих собраниях:
– Делаем в церкви собор и начинаем говорить, кто о чем думает или как что сделать. И пока все не будут согласны – не договоримся. Вот, скажем, все будут согласны, а один человек – не согласен, так мы не могем принять решение и сделать что-то. Остальные должны этого несогласного убедить, он должен сам согласиться. А иначе дело не пойдет.
Три года уговоров
Чтобы привезти свои картины в Москву, Капитолине пришлось три года упрашивать мужа и родню отпустить ее. Не хотели, боялись, пугали ее, что здесь «злой, сурьезный народ».
– Пришлось мужа уговаривать. Егошные родители раньше тоже говорили: ты поедешь и исчезнешь, не вернешься. А в прошлом году они сами поехали жить в Россию, под Владивосток. Вот я мужу и стала говорить: а что же твои родители не исчезли? Чего я плохого такого сделала, чтобы мне исчезнуть? Если откажешь, говорю, буду плачить. А потом решила и говорю: пустишь не пустишь, все равно поеду! А он мне: ты что же, уже доходишь до разводства?
-У вас же разводиться нельзя?
– Нельзя. Хотя в последнее время случается такое... Ну, вот и уговорила мужа. Нашенские в общине, когда узнали, что поеду, стали спрашивать: а зачем ты едешь в Россию? Что, здесь не можешь свои картины показывать и продавать? Да я могу, но мне интересно повидеть Россию, других людей, узнать, что они скажут. У нас ведь малЫе города. Я хотела раньше в Буэнос-Айресе выставку делать, но тамошняя галерея мне поздно согласие прислала, когда я картины в Москву отправила.
– Ну и как, злой и сурьезный в России народ?
– Мне кажется, нормальный. Сурьезный – это да. В Москве не злой народ, а сердитый. Но это потому, что здесь много людей.
– Простите?
– Я сначала тоже не понимала, а теперь, кажется, поняла. Много людей, много машин, люди не успевают по делам, нервничают, сердятся, друг дружку подшвыривают. Большой город, потому так тяжело. Я так понимаю.
– А родственники мужа, которые под Владивостоком устроились, что говорят?
– Им нравится. Сначала с ними не очень хорошо обошлись, но теперь им нравится. Они сначала ведь под Белгородом осели. Им обещали помочь, дали консервы. А консервы просроченные оказались, они потравились. Потом под Владивосток уехали. Народ там с ними хорошо обошелся. Сейчас вроде все нормально.
Спрашиваем: а сама Капитолина не хочет в Россию навсегда вернуться? Она задумывается. Крепко задумывается. Потом тяжело вздыхает и говорит:
– Хочется. Шибко тут мне нравится. Но боязно. Мне же со своими картинами поближе к Москве надо. А муж захочет к родителям. С другой стороны, ежели жить в Москве или другом большом городе, то ведь веру никто не сохранит. Трудно будет.
– А в общине многие хотят вернуться?
– Многие боятся еще. Наш народ шибко испуганный. Я не застала тех времен, когда старшие страдали. Родители-то шибко помучались. Их гнали, хотели, чтобы бросили крест. Это у нас невозможно. Как нам потом к Богу идти, если мы крест бросим?
– Но живут же в России старообрядцы!
– Прежние? Наши, которые здесь остались, все потеряли. Это уже не христианцы: мужчины бороды не носят, замужние женщины сожмуры не носят…
– Со… Что?
– Со-жму-ры. Вот, видишь? (Показывает на свой головной убор.) Это женский венец. Когда замуж выходишь, закрываешь свои волосы. Потому что ведь это – прелесть… С волос-то, если имаешь их, все с мужчиной могешь сделать.
Мы все дружно смеемся.
– Капитолина, знаете, у нас ведь большинство считает, что староверы – злые фанатики и ходят всегда в черном…
– Как это? Кто это такое сказал? Почему – в черном? Ну, это не про нашенский народ. Мы не злые и в черном постоянно не ходим…
Пошел третий час беседы, а мы, забыв о времени, с увлечением разговариваем с Капитолиной о воспитании детей, о вредных привычках, о джинсах, о том, как правильно шить настоящий сарафан, что по телевизору нечего смотреть, что мобильные телефоны и компьютеры мешают жить, что ей нужно обязательно побывать в Суздале, о котором она ничего не знает… Пора прощаться, но почему-то не хочется. Но делать нечего. Последний вопрос:
– Капитолина, что главное для вас? Чему вас прежде всего учили родители?
– Почитать старших, почитать родителей, почитать любого человека. Молиться Богу – не забывать. Молитва с тобой всегда должна быть. Если Бога нет, то и тебя нет. И Господь тебе не поможет. Что еще может быть главнее?
Действительно. Что может быть главнее?
Лада Клокова, Александр Бурый
|
