- Наденька, сходи с нашим гостем в кладовую и поищи там книгу Большой Соборник – говорила своей экономке Настасья Ивановна Жукова, владелица одноэтажнаго особняка на Щипке, у Серпуховской заставы, - девица цветущаго здоровья, лет 45-ти.

Экономка Надежда Алексеевна , взяв связку ключей, забрязгала ими и спустилась со мною в подвальное помещение, где у большой крепкой двери я помог ей снять тяжелую штабу и мы очутились в кладовой. При освещении помещения лампой, я увидел полки, порядочно отстоящия от полухолодных стен, и на них редко, с промежутками, стоявшие фолианты древних книг. Я поискал глазами наиболее толстыя, и таким образом, по известной мне толщине, скорее определил нужную нам книгу.

Это было вечером, накануне пасхальной утрени, так как пред тем, только что, хозяйка дома, в качестве головщицы своей домашней молельни, спрашивала меня:

- «Вот я хотела, N. N-чь, посоветоваться с вами, - что нам лучше было бы почитать по 3-й песни на каноне боготелесного погребения?» - На это с моей стороны был ответ: - «Читают Златоуст, Страсти, но если держаться ближе к уставу, то надо читать слово св.Епифания Кипрского в Большом Соборнике.» - Н.И-на, согласившись со мною, приняла это и велела экономке разыскать Соборник.

 

* * * *

Поморцы брачнаго согласия в то время еще не имели общественнаго храма, что в Токмаковом переулке. Храм этот был в проекте и до открытия его оставалось еще два года. Вместо него, близ Покровской заставы, была Любушкина молельня, в Лялином переулке – В.Е.Морозова – с наставником Н.С.Шпунтовым, урожденцем Вилкомирского уезда, на Тверском бульваре, рядом с домом градоначальника – тульскаго помещика М.Н.Кочегарова, затем еще молельня в Грузинах, недалеко от Триумфальных ворот и другия.

Потому мне, постоянному жителю Прибалтики, хотелось побывать, как в указанных других, так и в молельне Н.И.Жуковой. Но часть города, где она находилась, была довольно в стороне и, сказать кстати, - в особой тиши от большой, как рокот моря, шумящей и безпрерывно движущейся Москвы.

Порядочно позади остался уже великопостный первой недели торг, простиравшийся по набережной Москвы-реки до Устинскаго моста, с его постными блинами, капустными пирогами и медом, всевозможнаго приготовления грибами и вареньями, цветными пряниками и баранками с тележное колеско, некоторыми надевавшимися даже через плечо, в подобие венков « лиго».

Прошел также и большой вербный торг Лазаревой субботы на Красной площади, и благовещенский базар выпускания на волю птичек, «воздушных пленниц», что на Трубной площади. Прошли эти старомодныя сезонныя торжища – океан народный, - хотя последния два из них в этом году совпали, согласно дней по пасхалии, в один день.

Пасха 1906 года была сравнительно ранняя, 2 апреля стараго стиля, но всюду было сухо и на бульварах и на солнечной стороне улицы пригревало ласковое весеннее солнышко. Декабрьская революция, всколыхнувшая первопрестольную столицу 4 месяца назад, почти не оставила следов. Она как-будто не была.

В районе бывших значительных потрясений, недалеко от Пресни где я жил, также стояла чарующая тишина, как-будто хорошая погода после грозы. Какие бы процессы недовольства не творились бы в тайниках массы, в душе людей, а «порфироносная» вдова не теряла пока еще своего величественно-спокойнаго вида и своей установившейся простоту и сердечности.

Я жил на углу Кудринско-Садовой и Спиридоновки у Патриарших прудов, близ церквей святаго священномученика Ермолая и преподобнаго Спиридона Тримифийскаго. По направлению к Замоскворечью, на Щипок, куда кривых и немеренных могло быть километров 8-10, надо было выйти не позже 6-ти вечера. Стоит ли говорить про то, как легко и приятно бывает на душе под вечер в Великую субботу. Одинокий и свободный от семьи человек отдается духовным и возвышенным мечтам в такие часы еще более.

Избранный мною путь лежал по б.Никитской, через Кремль, по Чугунному мосту и б.Пятницкой. В Кремле, в особо таинственном ожидании близких полуночных торжеств, большого крестнаго хода в 12 и начальнаго звона для сорока сороков с Ивана Великаго, было еще тихо, задумчиво, безлюдно. И здесь чувствовалось «безмолвие и молчание много».

В 7, вероятно, рано еще было. Лишь на б.Пятницкой не прекращалась людская сутолока. Люди из тех, которые не успели закончить своих предпраздничных хлопот, несли съестное, медленно шли из бани, спешили с заказами, старались наверстать короткое время.

 

 

* * * *

 

Двор Н.И.Жуковой был в обычном крепком запоре, как и все московские особняки, особенно в Замоскворечье. Для посторонних и неимеющих к нему отношений и доступа он был день и ночь закрытым, как бы необитаемым. Я получил безпрепятственный доступ в дом потому, что был известен в молельнях Морозова и Кочегарова и оттого, что успел побывать здесь на всенощной на Вербное.

На Вербное, первый раз, мне, свежему человеку, предложено было положить «начал» и попрощаться на 4 стороны с присутствовавшими, что давало мне право на совместное моление. Н.И-на, внимательно проследив за мною во время исполнения начала, по окончании его, с подчеркнутым сознанием своей хозяйской важности, похвалила меня и сказала вслух: «вот – приятно! Сразу видно, что наш христианин». Эта невинная лесть не казалась мне особо странной и я почувствовал себя в единоверной, близкой среде.

В 10 ч. вечера мы стояли уже канон Великой субботы, благообразно и чинно сопровождая его пением ирмосов «Волною морскою». Читался канон на 12. – «Господи Боже мой! исходное пение и надгробную Ти песнь воспоем» - 4 раза повторял стих задушевным голосом чтец из купеческой семьи.

По 3-й песни читали слово о погребении тела Господня в Большом Соборнике, а по 6-й продолжали его: «Что се днесь безмолвие многое на земли? Что се безмолвие много и молчание много? Безмолвие много, яко Царь спит. Земля убояся и умолче, яко Бог во плоти успе... Два царя – Пилат и Ирод, два архиерея – Анна и Каияфа... Позде же бывшу, прииде человек богат, именем Иосиф. Сей дерзну внити к пилату и проси от него тело Исусово. Вниде к человеку человек и прося прияти человека, Бога человеком»... 

Обязанности певчих исполняли любители из купечества. Незатейливый старичок наставник, тоже один из многих избранных и «буих мира сего», был из того же сословия. Чистая, небольшая молельня с утварью, устланная коврами, своим уютом располагала к духовному покою.

Сама Настасья Ивановна, полная и жизнерадостная, то и дело шуршала своим большим, атласным сарафаном и, ни на минуту не сходя с занятаго ею поста, ревностно исполняла обязанности головщицы, свободно управляя звучным, свежим голосом мужскаго тембра. По наступлении полночи мы стояли со свещами в руках и до 4-х утра наслаждались песнопениями пасхальной утрени и часов.

В конце утрени, по обычаю, христосовались во уста, но при этом соблюдалась более родственная близость. Чужие ограничивались словами приветствия. Некоторые, по светской привычке, трижды целовали в щеку. По окончании службы все присутствовавшие быстро покинули дом. В 4 часа только немногие домашние сидели за пасхальным завтраком в присутствии Н.И-ны. Разговлялись с яиц и пасхи. Яйцами застолом не бились, как иногда делается у нас.

Хотя я имел уже у себя дома нарядную и вкусную творожную пасочку, по совету московцев изготовленную в известной кондитерской Филиппова на Тверской, все же мое любопытство задето было тем, что на столе, вместе с мучными шафранными пасхами, красовались и белыя творожныя пасхи, неизвестныя тогда еще у старообрядцев Риги.

Н.И-на приветливо вела разговор с нами, разспрашивала о старообрядцах Прибалтики. Через месяц она должна была «выступить в лагерь», как она выражалась, что означало ея выезд на дачу.

* * * *

В 6-м часу утра, едва только осветило горизонт солнце, собиравшееся «играть» в великий сей день, «егоже сотворил Господь», я неспешной походкой держал направление на Каменный мост, вдыхая в себя свежий утренний воздух. Воробышки старательно чирикали свою утреннюю песню, перекрикивая друг друга, а может быть и славили Бога. Ведь говорят же люди, что «птица гнезда не вьет в такой день». Издали, с моста, видно было, как большия врата на паперти храма Христа Спасителя стояли открытыми и из них густой волною шли богомольцы по домам.

Мало времени достается на отдых с утра в первый день. Раньше полдня начинаются наши безхитростные, упрощенные визиты. Ко мне пожаловал с христосованьем Ипатий, бывший подголовщик рижскаго храма, живший тогда на самом берегу Хапиловки, в Благушах, против Преображенскаго кладбища. Но скоро и я должен был идти с красным яичком к матушкам, в дом Кочегаровых.

Из дома матушек, кто помоложе, ушли в Кремль смотреть вечерню. В Христов день, особенно старообрядцы это делали. Летом, например, с целым штатом купеческой прислуги хозяева, непременно пешком, паломничали к Сергию в лавру и обратно. Кусочек, ведь! П.В.Кокорева, тоже со свитой ближайшихъ лиц, ездила к Одигитрии смоленской, к чудотворцам на Валаам. Останавливалась в монастырской гостинице. С православными в молении не сообщались, но ездили в центры древних святынь им лишь поклониться. То были заветы прошлаго. Их исполняли и в доме Кочегаровых.

С тех пор не мало воды ушло, но Светлое Воскресение Христово и теперь в Латвии, в стране общехристианских порядков, столь же чудодейственно для верующаго и невыразимо близко и обаятельно для многих и многих из нас.

 

 

И.Парфенов.

«Наставник» №2 май-июнь 1937 года
　
Предоставил Александр Воронов (Латвия)