Игумен Кирилл: Люди они, в общем-то, очень положительные, но расслабляться в отношениях с ними не надо, некоторые из них могут так куснуть, что мало не покажется.

- Если вспомнить беспоповцев, то я давненько с ними плотно не общался. Если говорить, например, о 80-х годах, то помню, как однажды я в подряснике и полумантии пришел в федосеевскую моленную на Преображенке. Подходит ко мне раб Божий А. и настоятельно приглашает пройти в притвор. Как только я вышел, он мне жестко заявляет, чтобы в таком виде я больше бы не смел переступать порог их храма и захлопнул перед моим носом дверь. Я ухватился за дверную ручку с обратной стороны, тянул на себя дверь, а он на себя – вот такая глупая сцена получилась. Вскоре после этого случая на дверях моленной появилось грозное предупреждение, что-то типа: служителям других конфессий в своих одеяниях в моленную не входить. Потом, правда, А. оттаял, приглашал пройти на колокольню и даже угощал на Пасхальной седмице. "Мои дорогие безпоповцы" - так я, наверное, назову свою будущую статью на эту тему.

И.К.: Вспоминается, как в год тысячелетия Крещения Руси я проехался по юбилейным торжествам по духовным центрам старообрядчества. Был, в частности, в Вильнюсе на Соборе старообрядцев-поморцев. Как положено, представился, какие-то уже знакомые у меня были. Кстати, о. Иоанн Миролюбов, тогда поморский наставник, был на том Соборе, мы с ним вместе приехали. На Соборе возникла острая дискуссия между более либеральными прибалтийскими старообрядцами и более консервативными российскими. Темой дискуссии был вопрос о "мирщении" - о том, где проходит граница допустимых компромиссов. Тогда я почувствовал слабую сторону беспоповства – из-за отсутствия иерархии трудно было обеспечить дисциплину и организованность, вынести общеобязательное соборное решение. Потом была трапеза, и я на ней вместе со всеми. У местных староверов в этом плане нет жестких табу. А вот кто-то из российских огорчился: "Замирщили Вы нас", - сказал сокрушенно, но без злобы. Я сочувственно вздохнул, а потом подумал: "Братцы, ну вы уж сами смотрите. Я же не виноват, что вы мне вовремя "поганую" посуду не подсунули". Вспомнил, как покойный епископ Леонтий (Новозыбковская архиепископия) для гостей новообрядцев поручал накрыть ужин, хотя и на одном столе с ними, но на разных скатерках. Ну хоть так сохранять дистанцию и не смешиваться с никонианами. И мы так у себя на Берсеневке делали несколько раз, когда за обеденным столом оказывались иноверные рабочие.

Наиболее крупный инцидент произошел несколько лет назад, когда на Покров, после службы я с группой прихожан посетил поморскую моленную на Преображенке. Предварительно договорился о формате визита с покойным А.В. Хвальковским. Осмотрели мы тогда моленную (я бывал в ней много раз) и потом пообщались со старцами-наставниками. Была очень теплая атмосфера. Мы испросили прощения за гонения, Александр Васильевич трогательно отреагировал. Каждый из нас мог задать свой вопрос. Во время нашего общения вдруг в моленную врывается колоритный старик по имени Ксенофонт и прищуренным взором окидывает присутствующих. Затем вошли двое казаков сурового вида и какое-то время посидели в сторонке, прислушиваясь к нашему разговору. Помню, у меня тогда ёкнуло сердце: "Ну все, идиллия закончилась, что-то случилось".

И что Вы думаете? В тот же день в Интернете, на "Портале-Credo.Ru" сообщение: "Sos! Игумен Кирилл (Сахаров) с группой своих прихожан пытался захватить старообрядческую моленную". И в течение дня в режиме сводки с "полей сражений" Интернет сообщал о развитии событий, правда, уже по нисходящей в плане накала страстей. Выяснилось, что не было ни попытки захвата, ни штурма, а только экскурсия согласно договоренности. Звоню руководителю Портала – тот болел, схватился за голову – вот, мол, сотрудники накуролесили. Вспомнился эпизод из фильма "Кавказская пленница": "Простите, а часовню я тоже разрушил? - Нет, она была разрушена в IV веке". Потом было еще чрезвычайное собрание поморской общины и экстренное заседание Российского совета поморцев, где рассматривался этот "инцидент". Оказалось, что принимающая сторона не очень четко оповестила своих собратий, а главное, что наш визит состоялся в контексте "напряга" в связи с опасениями членов старообрядческой общины из-за угрозы (для них) возрождения единоверческого монастыря, который был здесь до начала 20-х годов прошлого века.

Писали мы тогда и членам общины, и руководству Совета, что, мол, успокойтесь, родимые, у нас и в мыслях не было обижать и притеснять Вас. Что самое поразительное в этой истории – недавно я, посещая Преображенское, чтобы поставить свечу за упокой души знаменитого миссионера архимандрита Павла (Прусского) в связи с несколькими его юбилеями в этом году, разговорился с одним своим давним знакомцем. Он меня ошарашил: "Вы знаете – казаки до сих пор считают, что Вы тогда действительно пытались захватить их моленную, но у Вас тогда не получилось". Ну и ну. Запомнился еще комментарий на эти сообщения одного известного старообрядца с Рогожского: "Отец Кирилл, конечно, известный деятель, авторитетный в патриотических кругах. Его можно понять – положение у него шаткое, в связи с тем, что строится мост от храма Христа Спасителя к его Берсеневке. Он опасается потерять свой храм - вот и мечется, ищет запасные варианты. Поэтому и решился со своими прихожанами захватить моленную наших братий беспоповцев". Получается почти что такое: "Александр Македонский тоже был великим полководцем, но зачем же стулья ломать". Ну, полный бред.

- А в отношениях со старообрядцами-поповцами у Вас были эксцессы?

- Давайте для баланса расскажу о трех случаях. Первый был в прошлом году, когда я с группой членов общины побывал в Боровске. Целью нашей поездки было посещение Музея старообрядчества и поклонение мощам преподобного Пафнутия. Директор музея Осипов В.И. предложил нам экскурсию по городу. В процессе экскурсии экскурсовод говорит: "Давайте мы не будем посещать старообрядческую часовню на месте гибели боярыни Морозовой". Я отвечаю: "На том месте мы бывали раньше, сейчас не планировали, а что?" Она: "Я сказала старообрядческим инокиням, что Вы с прихожанами приезжаете, а они сказали, что категорически против Вашего прихода сюда". Я пожал плечами. И вот, завершая экскурсию, мы оказались неподалеку от часовни, и я попросил экскурсовода подвести нас к часовне и немного рассказать. Мы остановились на значительном расстоянии от часовни. Она была справа от нас, слева - двухэтажное здание суда (говорят, что на том месте, где была яма, в которой закончила свой земной путь боярыня Морозова, находится камера для обвиняемых, доставляемых на суд). Прослушав рассказ экскурсовода, я говорю своим спутникам: "Ну, все, делаем три поклона на часовню и - в автобус".

Как только мы сделали три поклона и начали двигаться, как вдруг, по-видимому, из окон второго этажа здания напротив (судя по всему, за нами наблюдали из щелей забитых досками оконных проемов) раздался крик, точнее рык или рев: "Е-ре-ти-ки, уходите отсюда!" Наши сначала оторопели от неожиданности, а потом стали ускорять шаг, а я их останавливаю, говоря: "Не надо быстро уходить, постойте пару минут, а то будет впечатление бегства". Постояв немного, мы двинулись вперед. Шофер еще рассказывал, что он, проходя позже, видел, что на том месте, где мы стояли, две инокини что-то читали, стоя лицом к часовне (молитвы от скверны?).

Вот такой случай. Все, кому из знакомых старообрядцев, я про него рассказывал, чувствовали себя неловко. Были даже принесены извинения на самом высоком уровне. Уж не знаю, чего больше в такой реакции инокинь - ревности по вере или элементарного… Воображение рисовало искаженный от злобы лик инокини, кричавшей нам. Как-то все это плохо увязывалось с тем, какими мы знали этих инокинь, когда они были еще в РПЦ, насельницами Белопесоцкого монастыря в Московской области.

Второй случай в Подмосковье, в селе Давыдово Орехово-Зуевского района. Здесь служит симпатичный старообрядческий священник Иоанн – сын покойного протоиерея Леонида Гусева. Я несколько раз хотел посетить его, но каждый раз батюшка заметно колебался. Ладно, думаю, не буду напрягать иерея Божия. А тут узнал, что у него складывается новая приходская традиция – после праздника святых Жен-Мироносиц проводить пасхальный крестный ход по окрестным деревням. Поговорил с благочинным старообрядческих церквей Московской области отцом Леонтием, с самим отцом Иоанном, согласовал детали, а именно: мы будем без всякой атрибутики, на значительном расстоянии от крестного хода, молча пройдем за ними. Нам очень хотелось послушать пасхальные песнопения, исполняемые в процессе крестного хода и духовные стихи на привалах.

Подъезжаем с о. Леонтием. Он идет в храм готовиться к встрече митрополита, а мы решили подождать начала крестного хода в микроавтобусе. Остановились в стороне от храма. И вот одной из участниц поездки, нашему иконописцу Татьяне, нужно было пройти в санузел сквозь собравшийся в ограде храма народ. Она была узнана, прошел слух, что вот, мол, никониане приехали молиться с нами, испортить нам праздник. К нам сразу под видом двух беззаботно беседующих девиц были приставлены соглядатаи. Сидим в автобусе. Подходят трое молодых ребят и спрашивают: "А вы что, приехали молиться с нами?" Объясняем, что только скромно поприсутствовать на расстоянии, что все согласовано с отцами Леонтием и Иоанном. - "А, ну ладно, хорошо". Через некоторое время подходит еще один молодой человек (его старообрядцы называли "это наш юродствующий N") и грозным голосом обращается в салон микроавтобуса: "Кто здесь Сахаров?" Я робко представляюсь. Он: "Ну что, отстали от ереси?" и еще что-то в этом роде. Мои спутники оторопели от неожиданности, в автобусе зависла гнетущая тишина. Спрашиваю: "Ну что будем делать?" Все как один: "Надо возвращаться в Москву". Стали советоваться, а в это время к храму подъезжает митрополит и через короткое время крестный ход начинает выходить из ограды храма. Я сразу оценил рекогносцировку: замыкают крестный ход три подходивших к нам молодых человека, они постоянно оборачиваются в нашу сторону. Вплотную к ним примыкает милицейская машина. Если идти по обочине – то там непролазная грязь. Одним словом, притиснуться ни с какого боку было невозможно… Принимаем решение возвращаться обратно. Потом, естественно, я разговаривал и с о. Леонтием, и с о. Иоанном. С их стороны был конфуз, сожаление, что так получилось. Они говорили, что никого из этих ребят не уполномочивали на такие действия и т.п.

Самым поразительным для меня во всей этой истории было следующее: на мой вопрос отцам "а эти ребята не испытывали ли после неловкость, что так поступили?" они ответили примерно так: "Нет, они были очень довольны тем, что отсекли ненавистных никониан, заставили их повернуть оглобли обратно, убраться восвояси" ("препрехом, победихом"). Так и хочется воскликнуть: "О, жестоковыйность ревнителей не по разуму!" Своим ропщущим спутникам в утешение говорю: "Ну ладно, что делать, раз уж так получилось. Давайте не будем обижаться, вспомните, сколько зла причинили им наши предки: гнали, казнили, сажали в тюрьмы, а мы не можем понести грубое слово с их стороны".

И, наконец, последний случай, происшедший в ноябре этого года. Узнав от о. Леонтия, что на Рогожском будут отмечать 25-летие со дня трагической гибели известного старообрядческого священнослужителя о. Евгения Бобкова, я решил тоже поехать. Это моя давняя мечта – побывать на литургии на Рогожском в будний день. Я почему-то подумал, что литургию будет служить сам о. Леонтий. Служил один из сыновей погибшего – о. Никола Бобков. Были еще два сына отца Евгения, тоже священники - отцы Сергий и Глеб, настоятель собора отец Виктор, протодиакон Виктор, матушка о. Евгения Ирина, десятка три мирян, а главное – сам митрополит Корнилий и подошедший чуть позже епископ Зосима. Служба проходила в левом приделе собора. Меня с водителем о. Леонтий поставил собственно в храме, на некотором расстоянии от придела, в котором шла служба. Кроме нас в храме больше никого не было. Идет служба. Как обычно, всматриваюсь, вслушиваюсь, анализирую, беру на заметку. После Евангелия на сугубой ектенье в храме раздались громкие шаги, мимо меня прошел крепко сбитый казак с большой бородой и бросающимся в глаза колоритным "казачьим" чубом. Знакомое лицо – ба, да это наш бывший прихожанин М.

На ектенье об оглашенных этот М. вплотную подходит ко мне и говорит: "Надо выходить, выходите, идите к машинам". В меня впились маленькие черные немигающие глаза, располагавшиеся на бледном как полотно лице, бросилась в глаза большая черная борода, начинающаяся чуть ли не сразу из-под глаз, и воинственный чуб, напоминавший яркие перья индейских воинов. Я: "С какой стати? Я здесь по согласованию с о. Леонтием Пименовым и с ведома митрополита". М. продолжает смотреть на меня в упор, стрелы-флюиды образуют между нами поле с зашкаливающим градусом напряжения. Я ему: "Ну что глазами сверкаешь? Надо вести себя прилично!" М. также громко, как пришел, удаляется из храма. До конца службы я чувствовал себя неуютно, краешком глаза поглядывал назад – ну как там, не идет ли еще казачий патруль брать под белые ручки нежеланного гостя. Мне говорили, что этот М. потом рассказывал, что вот, мол, приходили никонианские попы (это обо мне во множественном числе), хотели служить с нашими (!).

Я подумал: "А с чем можно было сравнить мои ощущения при таком контакте с М.?" Пожалуй, самым подходящим было бы сравнение с тем, что приходилось видеть на съемках казней наших пленных солдат чеченцами. Я себя ощутил тщедушным русским солдатиком, над которым огромный бородач заносит свой страшный нож. Выступая на поминальной трапезе, сказал, что рад был впервые побывать на Рогожском на литургии в будний день. Рад искренно, несмотря на то, что мое бывшее духовное чадо казак М. чуть было не потащил меня из храма за шиворот (такое было у меня впечатление). Мысленно вспоминаю короткое пребывание М. в нашей общине: никаких особых потрясений, как и у всех, были у него сбои с посещением служб и выполнением послушаний. Удивили две вещи. Первое: как же он за такой сравнительно небольшой срок после ухода от нас (кстати, со словами "Ваша церковь - безблагодатна") стал таким кондовым старообрядцем? Головокружительный путь от полной невоцерковленности до такой высокой планки. И второе – а обязательно ли такое углубление в древнее благочестие должно сопровождаться клокочущей ненавистью не только не к своим, но даже и к тем, кто симпатизирует старине и ценой больших усилий и риска старается ее внедрять? Загадка пока для меня не разрешима.

Интересно, что на следующий день у нас на Берсеневке на конференции по истории казачества присутствовал атаман рогожской казачьей заставы Александр Михайлов. Ему я подробно описал в записке эту ситуацию. На конференции атаман с сопровождающим, как мне показалось, вели себя излишне эмоционально и непонятно ("зачем нам царь – у нас Христос – Царь, не надо нам Третьего Рима и монархии" и т.п.). Я подумал: "Ну с этими говорить бесполезно". Каково же было мое удивление, когда после конференции рогожские казаки дождались меня, и у нас произошел плодотворный и благожелательный разговор. Казаки оказались скромными интеллигентными людьми. Извинялись за поведение М., который, по их словам, и раньше был замечен в неоправданных грубостях и жесткостях; выражали заинтересованность в сотрудничестве.

- Правда ли, что старообрядческий епископ Зосима настороженно относится к Вам?

- И правильно делает. С какой стати он должен относиться ко мне доверительно? Щи в армии из одного котла мы вместе не ели, в семинарии одновременно не учились. Его мнение обо мне, наверное, во многом сформировалось под влиянием не совсем объективных, тенденциозных рассказов некоторых ушедших от нас к старообрядцам прихожан. Мое мнение таково: епископ Зосима занимает важную нишу в среде старообрядческих иерархов. Он более образован, познал аномалии в жизни РПЦ МП изнутри – отсюда большая настороженность и недоверие. Другой вопрос – о форме реагирования на опасности и соблазны для старообрядчества. Может быть, это бывает иногда излишне жестко и резко. Но, в принципе, у меня восприятие его личности положительное. Если все будет уж слишком благостным, обтекаемым и компромиссным – это будет другая крайность.

В своем стихотворении, посвященном "Рогожским подвижникам – христолюбцам", я, перечисляя видных рогожан, упоминаю владыку Зосиму такими словами: "И Зосима грозный, суровый обличитель никониан".

Какое же резюме можно сделать по всему тому, о чем сказано выше? Главное, чтобы все базировалось на любви. Некоторые старообрядцы считают, что надо пожестче относиться к приходящим – мол, это их встряхнет, образумит, раскроет глаза и т.п. Не знаю, не знаю, у меня всегда оставался осадок в душе после таких вещей.

Вот два подхода в связи с инцидентом с М. Первый – "ты никто и звать тебя никак и вообще лучше бы от тебя осталось мокрое место". Второй подход у меня олицетворяется с такими людьми как о. Леонтий Пименов. Он заключается в признании, в допущении того, что что-то положительное может быть и вне старообрядчества. Этому можно сочувствовать, радоваться и одобрять. Поощрять положительные тенденции и ростки, иной раз даже с риском для себя.

Первый подход ("кувалдой по башке") озлобляет, поднимает в душе не самые светлые чувства. Тут задумываешься – как же так? Живем в одной стране, говорим на одном языке, нам вместе пахать и сеять, Родину защищать, в конце концов. Будет ли все это успешным при наличии взаимного ожесточения?

Второй подход стимулирует, мобилизует, подталкивает идти дальше, углублять свои познания в области древнего благочестия и воплощать их в жизнь. Вспоминается эпизод из "Братьев Карамазовых" Достоевского. Старец Зосима наставляет Алешу: "Иной раз встанешь в тупик, видя человека, который раздражается, настаивает на своем. И вот думаешь – ну как на него воздействовать? Жесткими мерами или смиренной любовью? Так вот, поставь на смиренную любовь и добьешься своего". Пожалуй, мне такой подход ближе.

В завершение еще одна важная мысль. Все, что я тут "накопал" - это, образно говоря, укус комара по сравнению с жалом змеи, капля в сравнении с морем того горя, которое принесено ревнителям древнего благочестия. Издержки, к которым надо себя заставить отнестись со смирением и самоукорением (один знакомый рогожанин, услышав мой рассказ об инциденте с М., "утешил" такими словами: "А у Вас такие случаи будут до конца жизни"). Хуже всего платить тем же. В конце концов, не зло побеждает добро, а добро зло и, как говорил владыка Корнилий на поминальной трапезе по отцу Евгению, цитируя известного поэта: "Жизнь прожить – не поле перейти".